На экране ноутбука седовласый волшебник гневался и тряс бородой, пауза заморозила его с выпученными глазами и приоткрытым ртом. Вот-вот должно было произойти чудо, которое заставит разом прорасти все семена на Земле и за минуты превратит города в непроходимые заросли. Абрикосовые, грушевые и яблочные деревья буквально разорвут холодильники и поднимут на кронах крыши домов. Супермаркеты превратятся в пермакультурные леса невиданной густоты. Мне очень нравился этот момент в сериале. Единственное, что меня смущало, это что они говорят обо
Я вспомнила, как первый раз смотрела этот сериал вместе с сестрой. Как я воскликнула: «А как же щеглы, которые наклевались васильковых семян, они же ни в чём не виноваты?!», а она недовольно ответила: «Ты мешаешь!»
Алекс однажды сказал, что я попросту не чувствую разницы между настоящей реальностью и условной реальностью киноискусства, поэтому мне везде видятся нелогичности и косяки.
От этого воспоминания я поморщилась: оно причиняло боль. Я действительно не чувствовала рубежа между воображаемым и реальным, могла переступить его, этот невидимый для меня рубеж, и даже не споткнуться — вообще ничего не заметить. Но Алекс перевернул вытекающую из этого проблему с ног на голову. Дело было не в том, что я не понимала искусства или воображаемого, а в том, что я не ощущала, что они живут в каком-то отгороженном пространстве. Я верила во всякие сказки, не во «взрослые» сказки о неземном, незабвенном вкусе кефира «Калинка-малинка», например, а в «детские» сказки о монстрах, колдовстве и всяком таком.
Телефонный нимб погас, но глаза уже привыкли к малому жиденькому свету. Из темноты комнаты начали проступать предметы. Заваленное одеждой кресло. Книжная полка, выставившая вперёд рваные шеренги пёстрой мелочёвки — разные ненужные безделушки, заслоняющие корешки. Стопка книг и каких-то бумажек формата А4 на подоконнике, рядом с цветком алоэ.
Я представила большой металлический контейнер с подозрительными гнилостными потёками. Как я приподнимаю крышку, и запах разлагающихся органических отходов ударяет мне в нос. Как запихиваю в этот контейнер свои джинсы, юбки, футболки, книги, рамку с нарисованным Инной сусликом и весёлой припиской на оборотной стороне, сделанной её витиеватым, шатким почерком[7]
.Несколько открыток с пожеланиями на дни рождения. Всю эту памятную или якобы приносящую удачу хрень. Как трамбую её прямо так, без пакетов, чтобы она глубоко погрузилась в вонючую мусорную массу, смешалась с ней. Как с остервенением рву и мну листы из своего бывшего рабочего ежедневника, — великая исследовательница Бардо, вы только посмотрите на неё. — Крошу в белые клочки распечатки заявок бывших клиентов, почему-то оказавшиеся у меня дома на подоконнике. Вминаю их в мусорную кашу и смотрю, как они постепенно темнеют, пропитываясь грязной жижей… От этого зрелища мне как будто становится немного легче.
Интересно, если я выброшусь в окно, это будет для тебя неожиданностью, папочка? Или ты скажешь матери: «Я же говорил, что она дура, и всё из-за твоих поблажек!»…
У меня внутри мясорубка, и она потихоньку перемалывает меня, кусочек за кусочком, косточка за косточкой. А ведь я хотела смотреть сериал и ни на что не отвлекаться, таков был план. И как хорошо он работал! Я не заметила, как в комнате стало темно, я забыла начать бояться. Зачем я нажала на паузу и вернулась к жизни? Ах да, телефон. Сообщение.
Я поставила ноутбук на пол и слезла с дивана. Болела шея, ныл мизинец на левой ноге, потому что я слишком коротко, до крови, обломала ноготь, и кожа сбоку от обрубка роговой пластинки покраснела и припухла. Надо просто капнуть туда спиртовой настойки календулы, и к утру всё пройдёт.