Дельфин

Лука, сверкнув глазами, спустился в зал. Сидевший немного в стороне оркестр послушно внимал спорам братьев, не гудя и не перешептываясь. Главное помещение «Дельфина» отнюдь не давило своей массивностью и отделкой красным дубом, а даже несколько вдохновляло. Большой и просторный зал уже прихорашивался для будущего представления, многие столы уже сверкали белыми скатертями, искоса поглядывая на репетирующих бокалами и пепельницами.

Август стоял на сцене перед микрофоном в белоснежной рубашке со свисающей с воротника в лучших традициях развязанной бабочкой, и выглядел не то утомленным, не то приободренным в зависимости от угла и освещения. Над ним величественно возвышалась причудливая конструкция гримёрок, нависающая над главной сценой на высоте трех – трех с половиной метров немного другим оттенком дуба, прикрывающая своей массивностью часть выхода на сцену из-за закулисья и освещающая ее встроенными фонарями, но оставляя непокрытой перед узорами потолка большую часть сцены, создавая впечатление пещеры. Окна в этих самых гримёрках, выходящие в зал были устроены по тому же принципу, что и в черном тоннеле – о двух пейзажах речи не было, зрителям из зала открывался лишь желтоватый свет из-за окон – такова была поразительная особенность этого старинного слуги театрального искусства.

Август шагнул со сцены, и присел за столик в первом ряду к Луке, и отхлебнул из стакана воды. Он склонил голову и качал головой словно в такт аранжировкам, звучавшим в его голове, только для его переживаний и эмоций.

– Шансы такого калибра выпадают не каждый день. Я понимаю это лучше всех присутствующих, но.. «.. если жизнь – путешествие, то здесь я круто войду в поворот, сменю ландшафт с пустыни на лёд».

Август тихо напел мотив, испытующе смотря на Луку. Брат перебросил ногу за ногу, и постукивал по столу, пытаясь уловить мелодию в голове у брата, и его хмурость плавно перекатывалась в растягивающуюся улыбку, сдерживаемую с еще не растаявшим раздражением.

– «Amazing» звучит все так же круто, как и добрые дюжину лет назад?

Август подмигнул:

– И пускай нам не дадут ее сыграть сегодня, пускай сегодня мы играем кое-что поизвестнее…

– Переигрываем чужие песни. А твои валяются на полках.

– Можно и так сказать, но главное тут то, – глаза Августа горели черным пламенем, вырывавшимся из-под светлых волос, казалось, слегка опалявшим их, – что у нас впереди. А играем в том числе свои песни, пускай между рекламными, раскрученными. И я люблю их все.

– Но не одинаково.

Лука вздохнул и продолжил.

– Конечно, начать стоит с рекламного хода, но разбавленного нашим материалом. Иначе где наше лицо? Неужели уже потеряли? Быстро, я думал подольше продержимся.

– Какова ирония судьбы. Давай посмеёмся над ней вместе в ответ. Здесь и сейчас.

Август замолк, чтобы тронуть важную, и, казалось, запретную тему, которая могла развязаться, прямо как узел, в этот удивительный момент.

– Когда сам запоешь, братик?

Лука, в сотый раз пытавшийся разгадать эту вечную лунную загадку огней нот и тактов, тасующихся в сознании в виде картин прошлого и вымышленного, открыл рот для рассудительного ответа, но, не найдя его, облокотился на стекло.

– У меня голоса нет.

– Расскажешь об этом журналистам, не мне.

Август ударил по струнам, и затянул балладу о вечном, и, неожиданно, в первый раз за всё время, она действительно прозвучала слёзно. Рванув на сцену, чтобы закрепить успех, Август выдал миру пару еще никому не известных аккордов, а после громко расхохотался, упустив полет развязанной бабочки под ноги оркестру. Лука занял привычное место у подножия сцены, и, как только Август снова вступил, подбросил шляпу в воздух, поймав ее аккурат с первыми словами песни, обещавшей вдохнуть жизнь в «Дельфин». Стоявший в углу полноватый человек в бежевом костюме нарочито громко зааплодировал.

***

Владелец был удовлетворен увиденным. Спустя еще несколько дней репетиций уже в самом «Дельфине», времени на подготовку первого вечера стало совсем мало, поскольку Сагаделло хотел заявить о себе настолько рано, насколько это было вообще возможно. Общим косметическим состоянием «Дельфина» было сложно быть довольным на все сто процентов, но отмытый и свежий зал театра действительно дарил надежду на перспективы.

Лука стоял в середине зала и поочередно переводил взгляд с одного тоннеля на другой, задумчиво почесывая уже налитую смесью переживаний и позитива бороду.

– Мы теряем козырь в рукаве, не используя их в качестве визитной карточки. Скажи мне, у какого еще театра есть такая планировка?

Август бормотал на сцене очередной мотив, попутно помогая себе игрой на гитаре, а Октавия переходила от одного столика к другому и не отрывала глаз от своих зарисовок в блокноте, потому ответил Луке человек в пёстром разноцветном костюме, сидевший на центральном месте в первом ряду в нелепых солнечных очках:

– У нас даже музыка не подогнана, о каких тоннелях речь?