Дельфин

Эмилия проводила взором шествовавшего комичной, слегка напускной походкой Августа, а затем вернувшись к Луке.

– Разве что глазами. Такие не спутаешь ни с чем.

Лука скрестил руки на груди, а закатанные рукава льняной рубашки обнажили всё то соцветие браслетов и, собственно, татуировку как главного героя левой руки, скрытое обычно формальным нарядом. Сегодня Лука облачился в бежевый жилет, такие же брюки и белую льняную рубашку.

– Давно никто не говорил так. Обычно всё про слова, страницы сценариев, театры и дурной нрав.

Молодые люди снова смущённо засмеялись, в этот раз уже оба, а взор Эмилии скользнул по надписи на руке Луки. Взглянув на часы, девушка засуетилась и нехотя попрощалась:

– Мы скоро закрываемся, а тут еще столько всего нужно сделать.

Эмилия сделала рукой круговое неопределённое движение рукой в сторону сцены и закулисья, а Лука кивнул с пониманием.

– Да и мне не хотелось бы, чтобы вы застали нас вышвырнутыми за шкирку из главных дверей «Равенны».

Через двадцать минут театр предстал в том виде, каким его заставал Лука в свои ночные прогулки: пустынный, величественный и притаившийся, словно в ожидании спектакля своей принцессы. Лука и Август сидели на запасной старой скамейке под одной из лестниц, скрытые в тени, и вполголоса перебирали вероятные шансы становления фокусниками. Наполненная неким духом атмосфера «Равенны» больше не пропускала света фонарей извне, закупорив оставшихся в её объятиях глухой и теплой сказкой своего декора.

– Душновато тут.

– С охраной будет посвежее.

Старший брат быстро парировал колкость Августа, и, закинув ногу за ногу, думал о собственном замысле, который так неожиданно ворвался горячим потоком в его холодные воды, почти как те, что стояли в городском заливе.

– И камеры не работают?

Август вновь встрял с насущным вопросом, отчего Лука окунулся в нынешний момент с мурашками по коже.

– Нет, после спектакля они не видят никакой угрозы подрыва или чего-либо в этом роде. Да и еще раз тебе повторяю: наверняка я уже ранее был замечен, если они работают.

– Почему тебе не говорят об этом?

– А я приношу какой-то вред? Может, они уже думают, что мы пара и я там с согласия Эмилии.

– Судя по этим высказываниям, самомнение отца все же пошло не в меня.

Без пяти минут двенадцать Лука поднялся и отправился по красной дорожке в бесконечные лабиринты театра, который вызывал у него совершенно необыкновенное чувство прикосновения к небесам, огню, воде, красоте, чему-то вечному, что Лука пока не мог разобрать. Ища в себе ответы на многие вопросы, он приближался к ним только здесь, в стенах «Равенны» и, частично, в «Дельфине», когда во время репетиций или концертов ощущал те самые крылья за спиной, медленно и величественно распускавшиеся в такт рождаемым им нотам. Наполняя зал своей тенью крылья дарили восхитительную легкость в груди, саму по себе поднимавшую, отрывавшую тело от сцены и земли вверх, куда-то к Фибулвинтеру, каким бы страшным он ни казался со в мифах и легендах.

Сейчас Лука не шёл по дорожкам, а летел над ними, вынув крылья из чехла, летел, освещая улыбкой нескромные коридоры «Равенны». Приоткрыв заветную дверь, Лука облокотился на вторую часть массивных ворот в зал и едва заметно принялся всматриваться в ожидании чуда, взмахивая падавшими на лоб волосами. Август пристроился рядом и выглядел несвойственно серьезным и собранным для самого себя, он не только понимал важность момента, но и ощущал необъяснимую ауру, обволакивающую этот миг. Весь театр подобрался и слегка выдал своё волнение щёлкнувшим на сцену прожектором. Волшебная тишина ожидания была бережно и мягко прервана негромкими шагами Эмилии по направлению к микрофону, в луч местного светила. Нежно прикоснувшись к микрофону, девушка дождалась начала проигрыша, который прошел по Луке холодом по спине и заставил вновь скрестить сцепленные было в замок руки.