Delicate (ЛП)

— Могу я подержать его? — нервничая, спрашивает Скорпиус. Я передаю ему ребенка, поддерживая под головку. Скорпиус выглядит неловким, держа его, и напуган до чертиков. Ведь именно это же чувствую и я. После того, как плацента отошла, а целительница взмахом палочки очистила все, мама выходит, чтобы рассказать о прибавлении в нашем семействе. Целительница надевает крохотную синюю шапочку на голову ребенка, улыбается нам и оставляет наедине.

— Он очень похож на ловца, да? — спрашивает Скорпиус, который теперь уже с большей уверенностью держит его. — Он будет самым лучшим ловцом, которого когда-либо видели Уимборнские осы! Он перевернет все представления о Квиддиче.

— Ему минута от роду, тебе не кажется, что ты слишком уж спешишь? — зеваю я, прикрыв глаза.

Я не думаю, что была когда-нибудь настолько сильно вымотана в своей жизни. Как-то Джеймс на пятом курсе заставил меня пробежать двадцать кругов вокруг квиддичного стадиона с сумкой, полной кирпичей на спине, но даже тогда я не была хотя бы наполовину так же вымотана. Мне трудно держать глаза открытыми, и я почти завидую тому, что ребенок крепко спит на руках у Скорпиуса.

— Ты молодец, Роза, — слышу я голос Скорпиуса, — не знаю, как ты это сделала.

Я тоже не знаю, как это сделала.

*

Я открываю глаза и понимаю, что проспала до самого утра, заснув вчера в восемь вечера. Насколько я помню, папа, мама, Хью заходили в палату, а вот остальные, как мне кажется, отправились по домам. Ну, все, кроме Скорпиуса. Он спит в кресле рядом с моей кроватью. Сейчас около девяти и ребенок по-прежнему спит. Может быть, люди все же ошибаются. И, возможно, дети не плачут всю ночь напролет. Или, быть может, это просто мой ребенок идеален.

Рука Скорпиуса свешивается со стула, и он внезапно просыпается, оглядываясь вокруг, чтобы понять, где находится.

— О, ты проснулась, — хрипло говорит он.

— Ага, — отзываюсь я, хотя не чувствую, что проснулась окончательно. Такое ощущение, что я застряла в странном сне, все еще пытаясь понять, будет ли он хорошим или же станет моим самым худшим кошмаром.

— Целительница сказала дать тебе это, если будет больно, — он протягивает мне флакон с зельем. Я выпиваю его, так как боль приходит, стоит мне только сесть.

— Целительница заходила?

— Да, она пришла, когда малыш проснулся в первый раз, — зевает Скорпиус.

— Он просыпался? — я не помню, чтобы он просыпался. Конечно же, я бы его услышала. Я же не могу оказаться настолько ужасной матерью, что даже не услышу плач собственного ребенка.

— Раза три, ты была в отключке, — говорит Скорпиус, — да и все равно он не слишком громко плакал. Роза, не смотри так.

— Как?

— Словно ты думаешь, что ты плохая мать, потому что не смогла его услышать.

Он явно может читать мысли. Определенно. И вовсе у меня не был такой вид, словно я думала, что плохая мать. Но что, если бы Скорпиуса не было рядом? Что, если бы ребенок страдал, а я даже не проснулась, потому что мне было чертовски лень?

— Знаешь, мы не можем и дальше продолжать называть его «малыш», — говорит Скорпиус. — Я тут подобрал несколько имен… что ты думаешь о…

— Слушай, если ты хочешь назвать его Драко, Джубба** или Таурус или еще каким-нибудь таким же странным именем в духе Малфоев, то тебе придется приложить много усилий, чтобы меня убедить…

— Вообще-то, нет…

— И мы не станем называть его Люциусом, потому что тогда все остальные дети станут звать его «Люци», — твердо добавляю я.

— Да не хочу я называть его Люциусом!

— Ладно, через некоторое время я вполне могу привыкнуть и к Драко. Мы могли бы звать его «Дрейком». Правда, я сомневаюсь, что папа этому обрадуется…

— Роза, что ты думаешь об Эйдане? — перебивает он меня.

— Эйдан кто?

— Эйдан Уизли, — говорит он. Кто, черт возьми такой, этот Эйдан Уизли? Знаю ли я Эйдана Уизли? Скорпиус указывает на ребенка.

— Ты имеешь в виду имя? — тупо уточняю я.

— Ну, да.

— Мне… определенно нравится, — говорю я. И кажется, это единственная вещь с которой мы согласны оба. — Эйдан Уизли… Эйдан Рональд Уизли.

Мне нравится это имя. Нет, я люблю это имя. Эйдан. Я не могу представить, чтобы назвать его как-нибудь иначе, когда Скорпиус предложил это.

И словно он понимает, что мы говорим о нем: Эйдан Рональд Уизли просыпается и заходится плачем. Скорпиус берет его на руки и передает мне. Он уже похож на настоящего папочку, а я чувствую себя полным профаном в этом.

— Почему он не перестает плакать? — спрашиваю я. — Может, я ему не нравлюсь?

— Погоди минуту, — говорит Скорпиус, — возможно, он голоден. Целительница накормила его вчера каким-то специально приготовленным молоком, но она сказала, что… ты знаешь… — он неловко ерошит волосы. — Она сказала, что будет лучше, если ты покормишь его грудным молоком.