Деликатная проблема (СИ)

Как я и ожидала, мое появление не вызывает среди производственного персонала радости: я нечасто бывала здесь ранее, но если приезжала, то всегда только для устранения последствий каких-либо форс-мажоров, поэтому теперь я ассоциируюсь у них исключительно с разбором полетов. Я не могу их за это винить. Как там говорил Петр? Цепной пес отдела охраны труда? Эх, если бы. Цепным псам без разницы, что о них думают, а вот я весьма чувствительна ко всяким недовольным комментариям и косым взглядам, хоть и не подаю вида. Только сейчас, оказавшись в настолько недружелюбной для себя среде, я понимаю, что осталась одна, и Руслан, который всегда сопровождал меня ранее в мои немногочисленные визиты сюда, одновременно и ограждал меня от льющегося со всех сторон негатива. Сжимаю зубы. Ничего, вытерплю.

С самого первого дня я наткнулась на пренебрежение вахтовиков к СИЗам — средствам индивидуальной защиты. Несколько человек просто накидывали на головы каски, не утруждая себя тем, чтобы закрепить под подбородком ремешки. После очередного замечания с моей стороны мужчины стали демонстративно щелкать замочками при моем появлении. Больше всех старался Бурков — монтажник со стажем более тридцати лет.

— Я работаю в этой сфере дольше, чем ты живешь, — процедил он мне сквозь зубы, — и еще ни разу не получил ни одной травмы. А если уж так боишься, что тебя чем-нибудь тюкнет по голове, сидела бы уж лучше себе тогда в вагончике, бумажки свои да отчеты пописывала.

Его коллеги насмешливо скалят зубы. Я не даю себя в обиду:

— Я рада, что за весь свой многолетний стаж работы вы ни разу не травмировались, но моя работа состоит в том, чтобы не допустить этого и впредь. Вы делаете свою работу, я свою, поэтому давайте…

— Это я делаю свою работу, а ты только путаешься под ногами! — рычит он на меня. — Уйди с дороги!

— Зафиксируйте каску — и я уйду.

Несколько секунд он буравит меня взглядом, затем, грязно выругавшись, щелкает замочком. Я даю ему пройти.

Они игнорируют едва ли не все правила техники безопасности: не ставят смотрящего во время выполнения опасных работ — вместо этого смотрящий лезет работать сам, чтобы помочь закончить работу быстрее. Не закрепляют должным образом страховочные тросы. Оставляют включенными технику и опасные приборы. Игнорируют рукавицы и работают голыми руками или в обычных перчатках.

На меня огрызаются, ворчат. Начальники стройки оказывают мне поддержку, но чисто формально — они отстают по графику, и моя дотошность им как кость поперек горла. По окончанию смены я возвращаюсь в вагончик уставшая так, будто в одиночку разгружала вагон. Сил и желания нет даже на то, чтобы поужинать в столовой. В итоге, моя соседка начала приносить мою порцию прямо в вагончик — и почему-то именно эта молчаливая поддержка со стороны незнакомого мне человека давала мне силы трудиться дальше.

А потом наступил тот день. С самого утра мы с Бурковым вновь сцепились из-за его каски. Я отстала от него только после того, как добилась желаемого — и пошла в другую бригаду. А двадцать минут спустя работы резко и неожиданно встали. Я недоуменно обернулась: все бежали на соседний участок, откуда я только что вышла с проверкой. Я помчалась за всеми и протолкнулась сквозь собравшуюся вокруг чего-то толпу. Картину, которую я тогда увидела, я не забуду до конца своей жизни.

Одного из сотрудников придавило лесами.

И этим сотрудником оказался Бурков.

Глава 41

Последующие события помню как в тумане. Вот я вижу себя на коленях перед Бурковым, вот я лихорадочно проверяю его пульс, вот кричу, чтобы вызывали спасательный вертолет, вот рычу на тех, кто пытается за руки-ноги вытянуть его из завала.

Далее вспышками: повязки, жгут, вертолет, медики. Место ДТП очищают от бревен, один брус, лежащий поперек туловища, убирают вручную. Бурков приходит в себя, стонет. Его грузят на носилки, я влезаю вместе с ним в кабину вертолета и мы летим в город.

Больница, выгрузка, коридор. Меня просят остаться за дверью, потому что сейчас его будут оперировать. Я растерянно стою, затем набираю номер Карпушкина, извещаю о происшествии, сажусь на кресле в зале ожидания и закрываю глаза.

Операция длилась несколько часов. Все это время я дежурила в больнице, отвечала на бесчисленные телефонные звонки и не находила себе места от беспокойства. И вот какое-то время спустя…

— Ему просто фантастически повезло, — говорит мне Иволга, снимая маску, — можно сказать, родился в рубашке. Есть внутренние повреждения, но…

Дальше я не слышу: с меня словно спускают воздух и я без сил падаю на колени. Иволга едва успевает меня перехватить:

— Тише, тише, — успокаивает меня он, усаживая на сиденье, — садись, вот так. Ты вся побледнела… Кто-нибудь, принесите нашатырь!..

— Не нужен… Я в порядке…

Однако в противовес своим словам я вдруг начинаю рыдать. Мне стыдно, но остановиться я не могу, а еще не могу замолчать, и все продолжаю, продолжаю вываливать на Иволгу слова: