Не попрекаю за пристрастье к ним,
И если станешь ты седоголовой,
Изволь, не буду против я,
рискни!
Ганоз ШАВЕРЗАШВИЛИ
В пантомиме выступать бы мог
Проповедник НОТа в нашем тресте:
Кажется — летит, не чуя ног,
Приглядишь — топчется на месте.
Когда, одурев от вина, тамада
«Москвич» свой отважно седлает.
Кричит: «Д-довезу с ветерком хоть к-куда!.»
И взглядом джигита сверкает,
Я думаю: ты довезешь и туда,
Где тостам твоим не греметь никогда,
А ветра вовек не бывает.
С потаенной завистью взираю
На тщедушных франтов и франтих:
То ль они в нарядах щеголяют,
То ль наряды сами носят их?
Как тяжко это — тяготы прозрений.
Борений груз, противоречий кладь,
И глыбы нерастаявших сомнений,
И бремя дум, которых не унять…
Но если так уж повелось от века.
Пусть нас утешит вещая молва:
Ничто не тяжко так для человека,
Как тяжела пустая голова.
Ни пылевым, ни дымовым частицам
Быть в воздухе, конечно, не годится.
Но, может быть, в заботах о здоровьи
Не менее полезно нам отмыться
От копоти и сажи сквернословья…
По-злодейски хлещет пьяница вино,
Забывая, что злопамятно оно.
Критика снизу
Говорил Иван Иваныч в прениях.
Обводя угрюмым взором зал;
— За отчетный год
Ни танцев и ни пения
Наш местком не организовал!
Не было кружков — ни драм, ни фото,
Хоть бы на гитаре побренчать…
Никакой, короче, культработы!
Я хотел бы знать —
За это
Кто-то
Должен был в месткоме отвечать?
Выступал Степан Степаныч в прениях.
Восклицал, сурово глядя в зал:
— За отчетный год
Театров посещения
Наш местком не организовал!
Ни в партер билетика, ни в ложу.
Ни на фестиваль… Изволь скучать!
Это как? На что это похоже?
Я хочу спросить —
За это
Кто же
Должен был в месткоме отвечать?
Завершал Богдан Богданыч прения.
Клокотал, буравя взглядом зал:
— За отчетный год.
Мое такое мнение,
Наш местком себя не показал!
Ни тебе концерта, ни балета.
Ни кружков, талантам чтоб крепчать…
Мы должны потребовать ответа!
Пусть ответят нам.
Кто именно
За это
Должен был в месткоме отвечать!
Тишина.
И, крякнув виновато,
Председатель твердо говорит:
— Да, вопрос по существу стоит.
Протокол найти бы только надо.
Прошлогодний, то есть, документ…
Это мы сейчас… в один момент…
Повезло напористым ораторам —
Найден протокол не без труда…
— Избирали культорганизатором
Мы Богдан Богданыча тогда!
С подлинным, Степан Степаныч, верно;
Ты кандидатуру выдвигал,
Ну, а ты, Иван Иваныч, первый
Ту кандидатуру поддержал!
ПОСТАНОВИЛИ: признать работу месткома за отчетный период, как обычно, удовлетворительной.
«Кот и повар» в современных жанрах
Молодой, крепкий, статный, синеглазый, чернобровый сотрудник Поваров сидел в энском ресторане «Кабак» и пил коньячными рюмками нарзан, закусывая его манной кашей.
«Я тут по куме тризну правлю, — самокритично думал он, играя волевыми желваками, — а Котт где-то рядом. Небось, мурлычет по-своему, по североатлантическому, язва. Но в каком он квадрате? Как засечь координаты?»
В этот ранний час в «Кабаке» не было ни души. Солнечные лучики скользили по накрахмаленным столикам, шевеля бумажные салфетки. Тревожно пахло шницелями.
«Световое давление, — устало подумал Поваров и завязал морским узлом нержавеющую вилку. — Так где же Котт? Найти, обезвредить! Чтоб всегда было солнце!»
Мимо столика пробежала официантка Груша и как бы случайно обронила бумажный катышек.
«Эх, Груша-Грушенька, — затосковал Поваров, разворачивая бумажку. — Двенадцать кет смотрю на тебя, а ты — ноль внимания… Не для тебя ли в садах наших вишни… Стоп!»…
На бумажке чернильным карандашом — торопливые строки:
Нарзан — 1 бут.
Каша манная — 1 порц.
Уксусный бочонок — 1 шт.
Груша — 1 (твоя)
______________
Итого — 28 коп.
Поваров медленно встал и огляделся. Никого. Мужественная квадратура его упрямого подбородка не дрогнула. Теперь главное— не спугнуть. На висках пульсировали жилки. Ладно, уплачу, когда вернусь. Груша поймет, простит. Только бы успеть до закрытия ресторана. А сейчас, пока Котт сидит за уксусным бочонком в кухне «Кабака», — обходным маневром!..
Вскочить в проезжающий самосвал, домчать до энского аэропорта, вскочить в лайнер, домчать до Сахалина и примчать обратно было делом нескольких часов. В 23.00 осунувшийся, но как никогда бодрый Поваров вошел в «Кабак».
— Нарзан, — быстро шепнул он пароль пробегавшей мимо Груше.
— Манка, — ласково шепнула она.
«Народ с нами!» — радостно мелькнуло у Поварова.
В три прыжка он достиг кухни. Агент 01–02 мистер Котт (он же Джеймс, он же Джойс, он же Джиме, он же Джинс и т. д.) по-прежнему сидел за уксусным бочонком и щелкал ультрафиолетовым инфрааппаратом Перед ним было сверхсекретное досье под условным названием «Дело о курчонке».
— Ах ты, мерзавец, ах, злодей! — крикнул Поваров, нащупывая в кармане холодную сталь револьвера. — Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?