Деликатнее нельзя!

— Что ж, товарищ Рощин, молчишь, значит? Так сказать, пантомиму разыгрываешь? Храбрости у тебя хватает только с работы бегать, а вот отчет дать о своих антиобщественных поступках — тут тебя нет! Эгоизм плюс анархизм — вот твое настоящее лицо. Посмотри на себя и ты увидишь кого? Увидишь мелкого дезертира, который на данном конкретном этапе позорит высокое звание комсомольца. Вот так. Мне, товарищи, морально-этический облик сидящего перед нами комсомольца, — я бы сказал, так называемого комсомольца, — вполне ясен. Если Рощин будет и дальше индифферентно играть с нами в молчанку, то, я думаю, перед нами встанет вопрос о чем? О мерах, товарищи. О выводах. Встанет вопрос: быть или не быть Рощину в комсомоле? И надо будет решать, товарищи. Тяжело, но надо. Вот так. От этого мы никуда не уйдем.

Рощин только мельком взглянул на Сеню, как-то едва заметно усмехнулся и снова уставился в пол. Но тут слово взял новенький член бюро, секретарь комитета с кирпичного завода Виктор Никонов.

— Вот меня что интересует, — сказал он Рощину, — ты о Братской ГЭС слышал?

Тот помолчал и буркнул:

— Ну, слышал.

— А я не верю.

— Ну и не верь.

— Нет, ты мне докажи, что знаешь. К примеру: за сколько часов Ангару перекрыли?

Рощин помолчал, посмотрел на Виктора внимательно и нехотя сказал:

— Брось ты. Вызвали — и читайте мораль, как вот этот… А то — Ангара. Чего там…

И досадливо махнул рукой.

— Ладно, — сказал Виктор. — Ничего ты не знаешь о Братской ГЭС. Но, может быть, краем уха все-таки слышал. Тогда скажи: вот когда перекрывали Ангару, когда каждую минуту тонны камня летели в реку, в самую стремнину, вдруг половина шоферов ушла бы чай пить, — что было бы? Ну?

Рощин помолчал и вдруг вскипел:

— Ты мне не вкручивай… У меня двоюродный братан там работал, плотником. Не хуже вас всех знаю. И сам скоро туда поеду, в Сибирь… если на то пошло… А прогулял я… да что там говорить!.. Ангара — дело другое. А тут…

— Ну что «тут»? — нажимал Виктор. — Чего ты тянешь? Все равно ведь скажешь, мы только потому тебя и вызвали, что знали — скажешь! Что у тебя — беда случилась?

— Да нет… какая там беда… Ездил я…

— Куда?

— В Озерное. К знакомой одной, к девушке… Проверить можете…

Вот, собственно, и все происшествие — конечно, в очень кратком виде. С Рощиным тогда хорошо поговорили — и жестко, и честно, и по душам. И другим стал парень Не сразу, конечно. Но меняется на глазах. А заслуга в этом была прежде всего Виктора Никонова. Но совсем не Сени Лучистого! Сидел Сеня при том разговоре набрав в рот воды. И все поняли происшедшее. И все почему-то сразу же вспомнили, что Сеня пришел в райком чуть ли не со школьной скамьи, что руководящая работа знакома ему преимущественно по фильмам и что, возможно, его самого еще надо воспитывать.

С этого и началось угасание славы Сени Лучистого как первейшего знатока и целителя разных недугов морально-этического свойства.

И слава быстро угасла.

Теперь Сеня работает на машиностроительном и учится заочно в техническом вузе. А я, взглянув в свою записную книжку, вспоминаю, что Сеня уже не «воспит.», не «моральн.», не «этич.». И не «2 секр РК комс.».

Это к лучшему. В частности, и для него самого.

Принцип охранения морали (ПОМ)

Молодые, а может быть, даже и совсем молодые супруги Александра и Владимир Ашины прислали в редакцию такое волнующее письмо:

«Сегодня мы решили пойти на танцы, купили билеты, но контролер заявил, что получил от директора Дома культуры тов. В. Костенко категорический приказ не пропускать на танцы девушек в брючных костюмах. Если же девушка в брючном костюме каким-то образом все же попадет в зал, то дружинники выведут ее оттуда все равно как хулигана или пьяницу.

Хорошо, что поблизости оказалось начальство рангом повыше директора Дома культуры, и на танцы мы все-таки попали, однако настроение в субботний вечер было безнадежно испорчено.

Скажите, неужели брючный костюм более безнравствен, чем мини-юбка? Неужели девушка в брюках — явление антиобщественное? Не верится нам в это…»

Мы ознакомили с письмом супругов Аш-иных известного в нашем микрооколотке ревнителя нравственных устоев гр-на Жеманского и попросили его высказаться по затронутым в нем общественно-пошивочным проблемам. Сардонически усмехаясь, он высказался так:

— Директор означенного Дома культуры дорогой товарищ Костенко бесконечно прав, поставив брючный костюм вне закона. Я должен с воодушевлением отметить, что некоторые руководители учреждений и предприятий проявили такую же похвальную инициативу и в служебном аспекте. Не располагая никакими письменными или даже устными директивами сверху, они на свой страх и риск воспретили лицам женского, извините за выражение, пола появляться на работе в упомянутой… гм… одежде. Они сделали это исходя только из древнего и благородного Принципа Охранения Морали, гласящего: нет такой моды, которую нельзя было бы объявить безнравственной. Сокращенно — ПОМ.