Делирий

Пёс прыгнул, целя вытянутыми лапами в мою голень и вытягивая свою шею с головой, уже раззявившей пасть в направлении моих гениталий. Я сделал шаг в сторону, согнулся крючком и вытянул вперёд руки. Выбора у меня не осталось: чем-то приходилось жертвовать. Пёс ловко, пружинисто развернулся и, увидев около своего носа маячившую цель в виде моей руки, снова подпрыгнул, захлопнув свою пасть в смертельном захвате на моём левом предплечье. Боль острая, прожигающая, проникающая вглубь к самым чувствительным крупным нервам схватила крепким параличом. Пока Стаффорд до конца не успел сжать капкан своих челюстей и не стал мотать своей лобастой головой, потроша и уродуя конечность, выворачивая сустав, прокусывая всё больше мускул, повреждая связки, я пропихнул руку ему поглубже в пасть, в глотку, так чтобы он не мог её до конца закрыть, так чтобы ему стало нечем дышать. Правой рукой я вцепился ему в холку и ногами, коленями бил по упругому собачьему пузу, рёбрам. Рёбра трещали, пёс хрюкал и кашлял, моя левая рука сама собой, без особого нажима с моей стороны, обслюнявленным кровоточащим куском мяса вывалилась наружу.

Главное не терять инициативу. Я навалился всем весом на тело четвероного хищника, нащупал пальцами горло и так надавил, что хрящи захрустели. Собака выворачивалась и в какой-то момент, – я не шучу, – приподняла меня от земли и потащила. Я грудью прибивал Стаффорда обратно. Он вертелся и изворачивался, умудряясь и из такого невыгодного положения кусать и царапать, но я своих пальцев с горла так и не убрал.

Через пять минут всё кончилось. Пес, вывалив сизый язык, хрипел, кашлял в унисон с часто поднимающейся в агонии грудной клеткой. Он издыхал. Я вышел победителем из битвы с животным, обученным убивать. Удовольствие от осознания удачно окончившегося эксперимента пьянило, обезболивало укусы. Мне и здесь повезло: повреждения руки оказались несущественными: пострадали мягкие ткани. Остальные три укуса порвали лишь верхний слой кожи.

На этой акции я неплохо заработал. Но главным результатом для меня стало единение с духом природы через убийство. Мои качества, как бойца и убийцы, улучшились.

Особой отдушиной для меня всегда был секс, в котором мои способности изобретательного исследователя проявлялись особенно выпукло. Я испробовал все виды секса: и с половозрелым молодняком, и с относительно пожилыми милфами нимфоманками. Но больше всего меня возбуждал извращённый секс с унижениями и пытками, на которые мои партнёрши соглашались добровольно. Махровый садизм и сладкий мазохизм открывали мне всё новые и новые окна в чёрные души падших людей. Читать в них, как в книгах, стало для меня познавательным опытом, занимательным развлечением.

Каждой второй моей девушке нравилась жёсткая порка ягодиц и половых органов, скручивание груди до состояния налившегося лиловой краснотой синяка. Многим нравились перетягивания верёвками и жгутами грудей, прокалывание иглами и крючками, похожими на рыболовные, сосков и половых губ. Подпаливания и прижигания сигаретными окурками интимных мест доставляли особые удовольствия конченым любительницам боли. При моих экзекуциях они визжали от сладостной муки, исходили любовным соком и вечно неудовлетворенным томлением их развратной плоти. Встречались и пары мазохистов. В одном случае я сначала забавлялся с женой, на глазах связанного мужа куколда, а неделю спустя пытал мужа на глазах подвешенной к потолку жены. Иногда с таких субъектов я брал плату, что придавало особую пикантность и сильнее будоражило во мне зверя.

Запал мне в душу случай, произошедший со мной три года назад в Санкт-Петербурге. Там на специализированном сайте я познакомился с совсем юной восемнадцатилетней извращенкой. Она получала удовольствие только от грубых побоев и, чем сильнее её били, тем ей больше нравились. Тоненькая с виду девочка, с чистым взглядом васильковых глаз наивной дурочки, светло-русая, с кожей загорелой и гладкой, исключительной фигурой и с нежным лицом, уже покрытым тонкими нитями белых шрамов. В это трудно поверить, но шрамики совершенно не портили её и только в моменты наибольшего напряжения начинали мягко светиться розовым цветом.