Дело Арбогаста

Как и во все последние дни, на нем был черный однобортный костюм с белой сорочкой и, когда их обдавало светом фар редкой встречной машины, у него на груди вспыхивал красный вязаный галстук. И — тоже, как во все последние дни, — она буквально не сводила с него глаз, она всматривалась в продолговатое и, пожалуй, грубоватое лицо с волевым подбородком и самую малость припухлыми губами; на щеках у него, под туго натянутой кожей играли желваки, как будто он постоянно грызет что-то твердое. Веки у него приоткрывались так медленно, что казалось, будто его взгляд смеется. Они не разговаривали друг с другом, радио было выключено, не считая шума мотора, в салоне было тихо. Катя наслаждалась поездкой по пустынной дороге посреди заснеженных полей, забывая при этом о ходе времени. В населенных пунктах, проезжая через которые Арбогаст сбавлял скорость, она заглядывала в освещенные окна, смотрела на подсвеченные подъездные дорожки, на темные улочки, однажды бросила взгляд на часы на церковной колокольне, умудрившись не зафиксировать его на местонахождении стрелок. Один раз Арбогаст вцепился себе в загривок и просидел так некоторое время — но и такое она наблюдала за ним в зале суда, когда его что-нибудь особенно волновало. Руки у него очень крупные, подумала она, и как раз в этот момент они переехали через какой-то мост, и она внезапно сообразила: вот мы и на месте, где все произошло.

Вскоре после этого на обочине показались дома. Арбогаст сбросил скорость, проморгался и припарковал машину на стоянке возле какого-то постоялого двора. Он вышел из машины, и она следом. На улице было холодно, она застегнула жакет, надетый поверх свитера, — поверх красного чистошерстяного свитера, который она купила позавчера вместе с темно-синим брючным костюмом. Из приятных размышлений о том, как ей нравятся крупные золотые пуговицы жакета, ее вывел Арбогаст, внезапно остановившийся и что-то, чего она поначалу не поняла, сказавший. Когда он говорил, изо рта у него вылетало облако пара. Увидев неоновую вывеску, она сразу же поняла, куда они приехали. На вывеске значилось: “У ангела”.

— Ты ведь сюда хотела, не так ли?

Она отметила, что он внезапно обратился к ней на “ты”, и не поняла несколько агрессивную нотку, ни с того, ни с сего послышавшуюся в невинном вопросе. В конце концов он сам пригласил ее прокатиться. Она подумала и над тем, не следовало ли ей в пути прервать неловкое, пожалуй, молчание. Конечно, решила она наконец, она хотела сюда. Или она хотела чего-то другого?

— Да.

Она поправила прическу. Было ветрено, и она мерзла. Она закурила. О неоновой вывеске в полицейских протоколах не было сказано ни слова.

— А зачем?

Она могла бы ответить, но вместо этого пожала плечами. Она уже давно призналась себе в том, чего ей на самом деле хотелось, причем хотелось по настоящему, — хоть однажды поучаствовать в одной из историй, которые она неизменно узнает с изнанки, узнает с оборотной стороны, именуемой смертью. И после всего, что она предприняла ради Марии Гурт, у Кати несомненно было на это право.

— А после этого случая у тебя была женщина? — спросила она, расхрабрившись.

Впервые он почувствовал, что тяжесть прошлого, став еще непосильней, начинает притягивать к себе настоящее. Он придвинулся к ней совсем вплотную — и какое-то время казалось, будто он ее сейчас ударит.

В испуге она затеребила его за рукав.

— Мне холодно.

Во тьме она выудила из пачки сигарету.

— Тогда поехали дальше, — сказал он, и они вернулись в машину. Чуть подавшись вперед, он завел машину и поглядел на нее при этом через плечо.

— Когда мы с ней прямо здесь в первый раз поцеловались, все на свете просто пропало. Вдруг взяло и пропало все остальное. Такого со мной никогда не было.

Катя Лаванс кивнула. Она была рада тому, что опасный миг миновал. Пока Ганс Арбогаст выруливал на дорогу, она откинулась на спинку сиденья.

— Понимаю, — сказала она.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Смотри на дорогу! Она рассмеялась.

— Я видела ее снимки. Мне ясно, что она была счастлива с тобой. А я повидала немало мертвых женщин.

— Значит, ты веришь, что я не убивал ее?