Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Власти погромов не хотели. Но как им помешать? Какими действиями можно было удержать головорезов? Предпримет ли Курлов меры для защиты еврейского населения? Или позволит вершить самосуд, как это сделал в Минске шестью годами ранее, когда более сотни евреев были убиты, около пятисот ранены, а его люди открыли огонь по большой группе евреев-демонстрантов?

На телеграмму Гирса генерал Курлов ответил четко и недвусмысленно:

Поддержанию порядка должны быть приняты самые решительные меры, ибо погром ни в каком случае допущен быть не может.

Получив ответ Курлова, местные власти запретили проводить публичную панихиду. Однако, несмотря на запрет, 17 апреля у могилы Андрея собралась толпа из примерно полутораста рьяных членов Союза русского народа. Тем не менее все прошло мирно: когда служивший панихиду священник намекнул, что к убийству причастны евреи, стоявший рядом городовой предупредил его, что «такие речи разжигают лишь страсти». И толпа разошлась без происшествий.

Тем временем Павловича и других задержанных «орлят» отпустили «за неимением улик». Особо из них выделялся девятнадцатилетний Владимир Голубев, студент Киевского университета, секретарь молодежной организации «Двуглавый орел» и сын профессора Киевской духовной академии. Фанатично искренний в своих антисемитских убеждениях, он был человеком принципа, историк Сергей Степанов называет его «идеалистом-черносотенцем». Однажды, узнав, что железной дорогой владеют в основном евреи, он отказался покупать билет на поезд и демонстративно прошагал пешком вдоль рельсов несколько десятков верст. Поиски убийцы Андрея Ющинского стали его навязчивой идеей, и он начал свое независимое расследование, не сомневаясь, что убийца мальчика — еврей. Он даже провел одну ночь в пещере, где найдено было тело. Враги Голубева утверждали, что он сделал это на спор, но не исключено, что он рассчитывал узнать что-то о преступлении с помощью мистических откровений.

Усилия принесли плоды. «Студент Голубев», как его неизменно называли, стал новым воплощением архетипа, существовавшего уже восемь столетий: упрямого христианина, видящего в нераскрытом убийстве чудовищный еврейский заговор.

Голубев пошел по стопам валлийского монаха Томаса Монмутского, жившего в XII веке, который примерно в 1149 году взялся расследовать убийство Уильяма из Норвича, двенадцатилетнего подмастерья скорняка, найденного мертвым пятью годами ранее, в 1144 году, за день до Пасхи. Именно Томас Монмутский положил начало средневековому мифу о еврейских ритуальных убийствах: в 1150 году он закончил работу над первой частью «Жития и чудес святого Уильяма Норвичского» (The Life and Miracles of St. William of Norwich), в котором и изложил легенду о ритуальном убийстве как атрибуте еврейской Пасхи, оставившую глубокий след в сознании западного человека.

Самым клеветническим и зловещим элементом таких историй оказалась фигура еврея-отступника, публично рассказавшего о тайном ритуале своего народа, основанном на иудейском законе. Томас якобы узнал от крещеного еврея, монаха по имени Теобальд, что испанские евреи ежегодно собираются во французском городе Нарбоне (одном из важнейших центров еврейской учености с большой долей еврейского населения), чтобы подготовиться к ежегодному жертвоприношению, предписанному древними текстами.

Теобальд поведал Томасу, что, по убеждению евреев, без пролития христианской крови им не обрести свободы и они не смогут вернуться в землю отцов. Поэтому «ради осмеяния и поругания Христа» они должны приносить в жертву христианина. Еврейские старейшины, собирающиеся в Нарбоне, бросают жребий, выбирая между всеми странами мира, где живут евреи; в 1144 году жребий выпал на Норвич, и синагоги Англии дали согласие на то, чтобы именно в этом городе свершилось задуманное. Так Томасу удалось обеспечить Уильяму славу мученика, убитого иудеями. Миф о ритуальных убийствах распространился по Англии и даже увековечен в ее культуре, как показывает «Рассказ аббатисы» Джеффри Чосера, повествующий о мученичестве набожного семилетнего мальчика-христианина:

Его схватил, скрутил на месте прямо,
И, горло перерезав, бросил в яму.
<…>
Ведь к небу вопиет такая кровь…