— Что ж, — сказал Стрекаловский, — попробуем, Михаил Дмитриевич, нанесем визит. Владимир Владимирович, распорядитесь занести в мою комнату сундучок с возка. Там такой костюм, загляденье: из синего букле, сюртук на костяных пуговицах, карманы прорезью, купчиха меня за вице-губернатора примет, ахнет и падет в мои объятья!
9
Сорокалетняя и довольно еще пригожая Евфимия Алексеевна хотя не ахала и не кидалась в объятия заявившемуся с визитом помощнику Бутина, но встретила обходительного и представительного молодого человека приветливо и чаепитием с клюквенным вареньем.
Однако ж в делах, верно, она была тверда и не промах. Сначала, как рассказывал Стрекаловский, упиралась, требуя немедленного возврата всего долга, грозилась, что обратится и туда и сюда, заведет адвокатов, но когда посланец фирмы обратился к ней с вопросом, желает ли она получить рубль за рубль или гривенник с рубля, она рассудила, что лучше подождать до обещанной в феврале половинной суммы. «А там не обессудьте, сударь мой, — сказала голубоглазая вдова, решительно поводя пышной грудью под легким дневным одеянием, — начну с Бутиных лыко драть!»
Узнав, что самая напористая и громкогласная заимодавица пошла на уступку, и другие томичи немного поостыли.
Поблагодарив супругу Владимира Владимировича за щи да кашу и наказав Толпыгину быть подипломатичней, не робеть и не падать духом, Бутин со своим удачливым сотрудником направился в Иркутск.
Были у Бутина колебания, куда прежде: в Иркутск или в Москву. Он знал, что в Трехсвятительском переулке у Красных ворот и в доме на Варварке ему всегда рады. Здесь он найдет и деловую поддержку, и добрый совет. Строгий и прямой Тимофей Морозов не погладит его по голове, сурово отчитает, легкого пути не укажет и к нелегким жертвам призовет. Но что дал бы отсрочку своему кредиту и не пошел бы на подрыв бутинской фирмы, — трижды готов побожиться Михаил Дмитриевич. Торговая Москва была еще сравнительно спокойна, а купеческий Иркутск бурлил. Надо спешить туда, где волнения и опасности.
Можно бы врозь, ему в Москву, а Стрекаловскому в Иркутск, но Бутин привык к своему помощнику, уверовал в его ум и ловкость, — ведь улестил купчиху! — вдвоем сподручней и покойней, вместе они и влиятельного Хаминова уговорят посредничать с иркутским купечеством, среди которого Иван Степанович свой человек.
Как глянет Хаминов, так глянет в массе своей и купеческое общество в Иркутске, — точно как толпыгинский зверский взгляд воздействовал на его семейство!
Не остановившись ни в Канске, ни в Ачинске, ни в Енисейске, ни в Нижнеудинске, где у Бутиных конторы и склады, они санным путем в трое суток достигли Ангары. Река уже стояла подо льдом, а город был словно укрыт снегами. Мороз доходил до сорока градусов, так что путешественники были рады, когда добрались до каменного, на квартал, дома под железной крышей у Тихвинской площади. Здесь их встретили с неизменным радушием.
Хотя бы то, что, услышав шум голосов и скрип полозьев, конский топ в воротах, Хаминов, надев теплый картуз, накинув тулупчик и натянув меховые домашние полусапожки, выбежал на крыльцо и встретил гостей прямо у экипажа и теперь раздевался в просторных сенцах-прихожей вместе с гостями. Круглое румяное лицо его, обрамленное кудрявой с прорыженкой бородкой, выражало неподдельную радость по случаю встречи с приятными людьми.
Как повелось у них издавна, Михаил Дмитриевич привез подарки и гостинцы всем обитателям хаминовского дома: казанскую шаль супруге Ивана Степановича, кофту красивой вязки для тещи и всякие сласти для всего семейства.
Пока готовили ужин и ставили самовар, Иван Степанович провел гостей в небольшую гостиную первого этажа рядом с кабинетом-конторой хозяина. И здесь, в покойных креслах, разговор располагал к незначительным отвлеченным темам или, во всяком случае, к началу беседы с мелочей, повседневщины, событий окружающей жизни, известий о знакомых, — прежде чем неизбежно перейти к тому делу, ради которого встреча.
Вот три года после большого пожара, почти весь город выгорел, а быстро застраивается, все-то каменные здания теперь строят! Лес да камень стали дороже золота! Цены вообще скакнули из-за недорода да голода, — и на скотское мясо, и на пшеничную и ржаную муку, и на овес, и на коровье масло, и на рафинад — на все припасы!
Из-за этого и в народе брожение.
Вона что учинили жиганы, бежавшие из Александровского централа: повальные грабежи, разбой на улицах… Неделю взаперти сидели, детей на улицу не выпускали!