Дело Дантона. Сценическая хроника.

Господа! Вы разгромили клику, которая хотела утопить Республику в крови, панике и голоде. А теперь безрассудно пропускаете другую, куда более опасную, тайные вожди которой руководствуются одной-единственной целью: личной выгодой – и не ведают моральных ограничений. Вы послушно исполняете волю людей, совершенно сознательно ведущих государство к пропасти. Очнитесь же, господа, и станьте бдительнее.

Бурные аплодисменты. Дантон прикрывает глаза и разражается коротким горьким смехом. Внезапно.

ДАНТОН. Камилл!.. Поди-ка послушай.

Камилл подходит.

ГОЛОС РОБЕСПЬЕРА (преодолев длительные аплодисменты). Вы увидели свою ошибку, господа. Не думаю, чтобы хитростью выманенный у вас декрет об аресте заслуживал дальнейшей траты времени. Отмените его и переходите к более важным вопросам.

Оглушительные аплодисменты. Дантон закрывает дверь. Они смотрят друг на друга.

КАМИЛЛ (после затянувшегося молчания). Я остаюсь с тобой, Дантон.

ДАНТОН. Разумеется. Покуда Робеспьер не соизволит поманить тебя пальцем. (Грузно садится.)

КАМИЛЛ (кротко). Ты меня еще не знаешь, Дантон. Я сказал тебе, что хотел бы за тебя умереть. Выходит, что скоро у меня будет возможность доказать тебе, пустые ли это слова.

ДАНТОН (мрачно). Очень ты мне этим поможешь. (Вдруг вскакивает, жизненные силы возвращаются к нему.) Однако где ж это видано – сразу нести всякую чушь о смерти! Ведь ни я под нож не спешу, ни Комитеты не торопятся за меня приниматься! Поднять руку на Человека Десятого Августа – сущее безумие, на какое не хватит духу даже у сбрендившего студентишки Сен-Жюста! Вся Франция восстала бы как один!

КАМИЛЛ (качает головой). Ты знаешь… я начинаю терять веру в народ.

ДАНТОН (значительно и таинственно). Народ знает своего хозяина, мой мальчик… Хе-хе! Благородному Робеспьеру снятся пленительные сны о могуществе… ему недостаточно управлять волей масс: он хочет завладеть человеком до самого мозга костей, каждого индивида насильно переделать в свой бумажный идеал – а впрочем, таких вот кровавых маньяков с замашками Христа полно в любой стране. Я же, дитя мое, я знаю человеческую природу. Вместо того чтобы бессмысленно с ней бороться, я потакаю ей. В этом секрет моей власти. Мне достаточно сказать три мудро подобранных слова, и целые толпы льнут ко мне, слушают меня, обожают меня. Он же ценой неимоверного усилия иногда принуждает народ к повиновению… ненадолго, после чего наступает реакция: еще более дикий страх и скрытая смертельная ненависть.

КАМИЛЛ (качает головой). Прекрати. Он обладает непостижимой властью над массами.

ДАНТОН. Ха-ха! Вот именно, пока он на них смотрит. Поддержки-то у него в конечном счете нету. Вся его власть – магнетизерские кунштюки, известные любому ярмарочному пройдохе… Вот почему он так плавно переманил у меня Конвент; и вот почему Конвент вернется ко мне, стоит ему сойти с трибуны. И он настолько ослеплен, что именно массы избрал фундаментом для своих амбициозных идей… не чуя, что массы – его заклятый враг! Я не подольщаюсь к народу, как он; я брезгую простонародьем, предпочитаю приличное общество. Но если бы и правда дошло до столкновения и если бы мы оба воззвали к массам, вся Франция ринулась бы мне на помощь… против него.

КАМИЛЛ (увлеченно). Так брось ему вызов! Пускай потягается с тобой!

ДАНТОН. Нет, зачем? Неохота напрягаться. Напротив – я с ним помирюсь. Открою ему глаза на его роковую ошибку; укажу на ее страшные для него и такие уже близкие последствия; заставлю его убедиться в моем превосходстве – и протяну ему руку. Если он в здравом уме, то уступит мне дорогу. Я наставлю его на путь истинный, ведущий к… к цели. Вместе мы положим конец этому кровавому балагану.

КАМИЛЛ. Жорж, если спасение заключается в компромиссе с Робеспьером, то я предпочел бы тысячу раз умереть.

ДАНТОН (потрепав его по плечу). Ты это перерастешь, мой мальчик.

КАМИЛЛ (с поразительной силой). Никогда – покуда себя помню.

ДАНТОН (слегка удивленный). О, неужели?.. Однако утешься: это не мы, это он должен согласиться на компромисс. А если бы даже и оказалось, что Робеспьер не вполне нормален, – ну, так у меня наготове средства защиты. А у него нет.

КАМИЛЛ (с любопытством). Какие средства?

ДАНТОН (прислушивается). Узнаешь… Ну, над нашим декретом уже пропели реквием. Знаешь-ка, малыш, пошли. У меня предчувствие, что здесь кто-нибудь скоро пройдет. А меня нынче взяло такое омерзение к роду человеческому, что еще, пожалуй, стошнит при виде рожи какого-нибудь коллеги. (Выглянув в окно). Ну вот, что я говорил? Живей, идем.