Дело Дрейфуса

Эстерхази не успокаивается и пытается шантажировать полковника тем, что он знает любовницу Шварцкоппена. Затем он устраивает мелодраматическую сцену, выхватывает револьвер и грозит застрелить сначала Шварцкоппена, а потом самого себя. Но Шварцкоппен прекрасно знает, с кем имеет дело, и пинком ноги выставляет Эстерхази за дверь. Прямо из немецкого посольства Эстерхази спешит в парк Монсури, где Пати де Клам с наклеенной фальшивой бородой и еще один генштабист, Грибелен, успокаивают немецкого шпиона. Вообще, Эстерхази легко переходит от последней степени отчаяния и самоунижения к безудержной наглости и самодовольству. Приободренный военными и почти всей французской прессой, он пишет наглые письма президенту республики Ф. Фору и отправляет издевательское письмо Пикару: «Меня предупредили, что Вы подкупили против меня двух офицеров, дабы выкрасть служебные документы»[107].

Но все-таки Фор, даже будучи ярым антидрейфусаром, не настолько потерял голову, чтобы рискнуть принять проходимца. 17 ноября военный губернатор Парижа генерал Сосье вынужден поручить военному коменданту города генералу Пелье произвести расследование дела Эстерхази. 20 ноября Эстерхази получает страшный удар. Газета Figaro опубликовала письма Эстерхази его любовнице мадемуазель Буланси. Любимец французских националистов пишет о своих «нежных» чувствах к Франции: «Любопытно бы узнать, где находится граница, если только таковая существует, терпения этого тугодумного народа, антипатичнее которого для меня не существует на всем свете… В скором времени немцы поставят всех их (французов) на соответствующее место. Хороша эта милая французская армия! Это позор, и, если бы не материальные соображения, я завтра бы покинул ее. Все наши главные военные вожди – трусы и невежды… Я глубоко убежден, что этот народ (французский) не стоит пули, чтобы убить его, и все эти пакости пресыщенных женщин, которым предаются мужчины, подтверждают мое мнение. Если бы мне сказали, что я умру завтра уланским капитаном, зарубив изрядное число французов, я был бы вполне счастлив… Я с наслаждением отправил бы на тот свет тысячу французов»[108].

В ответ на эту публикацию разгневанные студенческие толпы устраивают бурные демонстрации у помещения редакции и выбивают в нем все стекла, а большинство подписчиков отказывается от подписки на «непатриотическую газету».

Следователь майор А. Равари считает ниже своего достоинства обращать внимание на уланские письма. 10 января над Эстерхази начался суд. О нравственном облике майора знали буквально все. О том, какие чувства он питает к Франции, после публикации его писем в Figaro стало также всем хорошо известно. Прокурор Мано в 1899 году в речи перед всеми палатами Кассационного суда, приведя эти письма, совершенно справедливо заметил: «Следует сознаться, господа, что если этот человек когда-либо предаст Францию, он тем самым только оправдает свои сердечные чувства»[109].

Почерк бордеро и почерк Эстерхази столь поразительно похожи, что даже сам Эстерхази вынужден это признать. Об этом говорят все независимые эксперты во всем мире. Утверждения Бертильона о том, что Дрейфус специально подражал почерку Эстерхази, находятся в разительном противоречии с его же старыми утверждениями и делают совершенно необъяснимым факт молчания Дрейфуса об Эстерхази. Почему тот ни разу не указал на Эстерхази как на автора бордеро?

Следователи никак не могли найти ни у Дрейфуса, ни у его близких редкую бумагу пеллюр, на которой написано бордеро. Эстерхази пытался обыграть факт использования столь редкой бумаги в свою пользу («…считаю необходимым заметить, что оно написано на калькированной бумаге, обыкновенно на калькированной бумаге не пишут»[110]), пока не были найдены письма Эстерхази, написанные в середине августа 1894 года (время написания бордеро) именно на калькированной бумаге пеллюр: «Я получил Ваше письмо по возвращении из Шалонского лагеря, где я провел две недели»[111].

Эстерхази проявлял странное любопытство к другим родам войск, и особенно к артиллерии. Как мы помним, в бордеро перечисляются некоторые документы, относящиеся к артиллерии. Имелись показания многих офицеров, заметивших это. Один из них говорил о маневрах в Шалонском лагере: «В числе высших офицеров находился майор Вальсен Эстерхази, принадлежавший к третьему корпусу. Я заметил его как человека с живым умом, очень любознательного в деле чужого оружия и задающего многочисленные вопросы о материальной стороне артиллерийской службы»[112].

Панический визит Эстерхази в немецкое посольство к Шварцкоппену не остался незамеченным, и он давал совершенно невразумительные объяснения причин этого визита.