Дело Дрейфуса

От Л. Толстого неоднократно требовали высказаться по поводу дела Дрейфуса. Он с неудовольствием вспоминал, что некоторые из этих требований напоминали ультиматум. Толстой долго хранил молчание. Оно закончилось во время процесса Золя. После того, как писатель отдал должное мужеству и благородству французского романиста и осудил антисемитизм и шовинизм, он сказал, что он думает о деле Дрейфуса: «Я не знаю "Дрейфуса", но я знал многих Дрейфусов, и все они виноваты. В то же время я знал и знаю много честных и умных людей, погибших и гибнувших без заступничества с чьей бы то ни было стороны. Я был сам офицером, знаю военный быт, и мне тяжело представить себе, чтобы товарищи судьи могли осудить Дрейфуса без достаточных улик, тем более что все они знали, что обвинение в государственной измене – самое тяжелое из обвинений и влечет за собой, в большинстве случаев, смертную казнь виновного»[240]. Несколько недель спустя после этого заявления, во время беседы с корреспондентом «Русского листка» он с еще большей уверенностью подчеркнул: «Лично уверен в виновности Дрейфуса»[241]. Но затем новая информация заставила его изменить точку зрения. В марте 1904 года, во время встречи с французским публицистом и журналистом Ж. Бурденом, на вопрос Софьи Андреевны о Дрейфусе Толстой ответил: «Нет, нет, он не виновен. Это доказано. Я читал материалы процесса. Он невиновен, опровергнуть это теперь невозможно»[242]. Но было много явлений, которые Толстой не мог понять в деле Дрейфуса и которые его раздражали, в первую очередь – кампания в его защиту. Во время встречи с Бурденом он говорил: «Кто-нибудь когда-нибудь сможет объяснить мне, почему весь мир проникся интересом к вопросу – изменил или не изменил своей родине еврей-офицер? Проблема эта имеет ничтожное значение для Франции, а для всего остального мира она совсем лишена интереса»[243].

Русские классики марксизма Г. В. Плеханов и В. И. Ленин разделяли отношение к делу Дрейфуса русской прогрессивной общественности.