Дело двух Феликсов

— С вами ведь уже говорили о Пятакове, — Сталин перебил Дзержинского, в голосе его послышалась глухая угроза. — И просили вас оставить его в покое. Но вы не пожелали прислушаться к мнению Политбюро. Воспользовавшись трибуной Пленума, вы напали на него публично. Вы не могли не понимать, что ваше мнение как председателя ВСНХ и, особенно, главы ОГПУ имеет серьезный вес. Но вы, похоже, поставили своей задачей скомпрометировать Пятакова, сместить его со всех постов и лишить реального политического влияния. Это так?

Несколько секунд Дзержинский молчал, потом заговорил негромко, но упрямо.

— У меня есть все основания считать деятельность Пятакова вредной для партии и государства…

Сталин снова перебил его.

— Партия сама решит, что для нее вредно, а что — полезно… Партия не ребенок, а вы — не нянька, чтобы ее воспитывать.

Наступила тяжелая пауза, которая показалась Дзержинскому нескончаемой. Неожиданно Сталин улыбнулся и махнул рукой.

— Впрочем, все это неважно. Я не затем вас позвал. Вы плохо выглядите в последнее время.

— Есть такое. Сердце немного пошаливает, — признался Дзержинский.

— Это ничего. Сердце мы вам вылечим. Попробуйте чай. Это хороший чай, грузинский.

— Спасибо, товарищ Сталин, но… дел невпроворот. Нельзя ли отложить чаепитие до следующего раза?

Генсек нахмурился.

— Я грузин, Феликс Эдмундович. А для грузина нет ничего дороже законов гостеприимства. Что скажут люди? Что товарищ Сталин пригласил к себе товарища Дзержинского и даже чаю ему не налил? Пейте, не обижайте меня.

Дзержинский отпил чаю из своего стакана. Потом поискал глазами сахар.

— Чай надо пить без сахара, — назидательно сказал Сталин. — Тогда раскрывается вкус…

Дзержинский кивнул. Некоторое время они пили чай молча.

— Как себя чувствует Софья Сигизмундовна? — наконец прервал молчание Сталин.

— Благодарю вас, неплохо.

— Как Ян? У него ведь, кажется, не слишком крепкое здоровье?

— Да, детство у парня было тяжелым. Перенес цингу, рахит.

— Ничего, откормим, — неожиданно тепло улыбнулся генсек. — Откормим и вылечим. Партия ценит своих работников и членов их семей. Я вам предлагаю поехать на две недели на правительственную дачу в Крыму. Солнце, море, сосны — вернетесь к делам совершенно здоровым…

Внезапно глава ОГПУ, покачнувшись, уперся рукой в стол.

— Что с вами, товарищ Дзержинский? — спросил Сталин, внимательно глядя на него. — Вам нехорошо?

— Нет… Да… Не знаю… Сердце как-то… Жжет. Давит. Я пойду…

Главный чекист поднялся было со стула, но снова покачнулся и, не удержав равновесия, повалился обратно. Теперь он тяжело дышал, опершись руками о стол и опустив глаза вниз. Сталин, не торопясь, нажал кнопку звонка. Вошел Поскребышев.

— Похоже, Феликс Эдмундович чувствует себя не совсем хорошо. — ровным голосом произнес Сталин. — Будьте добры, окажите ему всю необходимую помощь.

— Слушаюсь, — отвечал Поскребышев.

В комнату быстро вошли два охранника, подхватили тяжело дышавшего Дзержинского, почти вынесли его на себе. Поскребышев забрал поднос и стаканы с чаем, тоже вышел из кабинета.

Сталин закурил трубку, поднялся из-за стола, задумчиво поглядел вслед ушедшему помощнику.

— Важно следить за своим здоровьем и не пускать дело на самотек, — сказал он негромко и выпустил дым изо рта. — А насчет Пятакова, товарищ Дзержинский, вы были в корне неправы. Потому что партия сама знает, кто для нее полезен, а без кого можно обойтись…

Эпилог. Парижский ажан и прочая романтика

Ирэн последний раз крутанула колесико мышки, но текст уже больше не двигался, она дошла до заключительной страницы. Посмотрела на Волина, который глядел в смартфон и чему-то улыбался.

— Дочитала? — спросил он.

— Ага, — отвечала Ирэн, глаза у нее горели. — Это очень круто, просто… не знаю, как сказать по-русски. Это настоящие мемуары?

— Настоящие, — отвечал Волин. — Я их нашел в одном старинном доме, когда расследовал одно дело.

— Так что же, выходит, что Дзержинского убил Сталин?

Волин пожал плечами.

— Этого никто не знает. Во всяком случае, вещественных доказательств нет.

— А что есть?

— А есть вот что. Благодаря деятельности Загорского в 1925 году удалось пресечь вывоз музейных шедевров за границу. Однако в 1928 году продажи коллекций возобновились, и занималась этим специальная контора Госторга под названием «Антиквариат». А курировал продажи тот самый Георгий Пятаков, которого безуспешно пытался спихнуть железный Феликс.

Услышав это, Ирэн задумалась ненадолго, потом, хмурясь, поглядела на Волина. Загорский, Юсупов, ворованные шедевры — это, конечно, замечательно, но что делать с убийством Завадского? Орест пожал плечами: нет ничего проще. Надо узнать у «Лё Маре», кто им сдал для продажи юсуповские вещи. Пойдя по следу продавца, она, вероятно, дойдет до убийц.

— Но аукционы не дают сведений о клиентах, — возразила она.

— Очень даже дают, — сказал он, кивая на компьютер, — даже Загорскому дали, а он все-таки был частное лицо. А ты — страж закона. Пошли им официальный запрос в рамках уголовного дела об убийстве — пусть попробуют отказаться!