Дело Габриэля Тироша

«Я получил, в конце концов, роту, которую готовил. Мы должны в будущем выпустить в горы стаю молодых волков, чтобы от каждого их завывания впадали в страх и панику бандиты в Лифте и Колонии!»

Зеленые его глаза блеснули, и на миг мне показалось, что это фосфор в глазах волков, о которых он говорил. Слова эти вызвали в нас трепет. Именно потому, что он всегда сдерживал свои чувства, эта вспышка произвела на нас сильное впечатление.

«Будем ли продолжать встречаться, как раньше?» – спросила Айя. Я понял, что она чем-то озабочена, но чем, сообразил позже.

«Конечно, продолжим. Я делаю из вас командное ядро роты. После того, как вы пройдете специальный курс, вы станете командирами отделений. Вот вам и весь план на будущее.

Глава пятнадцатая

1

Тем временем бесчинства арабов продолжались, и не было видно им конца и края. Количество убийств и диверсий не уменьшалось. Наоборот, дерзость бандитов усиливалась с недели на неделю. По ночам мы слышали стрельбу среди домов в пригородах Иерусалима – Санхедрии, Аразе, Байт-Ва-Гане – по всем границам города. По утрам выходили газеты с именами новых жертв в черных рамках. Смиренность, выражаемая в аббревиатуре над каждым некрологом «Ашем иком дамо» – «Бог отомстит за его смерть», начала вползать в наши сердца, подобно червям позора. Мы не понимали, почему надо перекладывать на Бога долг мстить за пролитую кровь наших братьев, снимая с себя ответственность. Но мнение большинства еврейского населения, выражаемое газетами, было не против собственной беспомощности, а против британских властей, которые не применяют политику сильной руки против этих преступлений.

«Поджигают поля и леса, вырубают деревья, бросают бомбы, а правительство молчит!» – кричали с горечью заголовки с первых страниц ивритских газет в те дни, и с этим было абсолютно солидарно большинство читателей, но для нас это было лишь еще одним знаком бессилия руководства еврейского анклава. Со временем чтение газет превратилось для нас в пытку. Запомнились мне два сообщения, казалось бы, второстепенных, от которых закипала кровь в жилах. Речь не шла об убийствах. В одной заметке писалось, что жители Тель-Адашим бросились тушить подожженные поля. Но, подбежав к огню, они были встречены стрельбой. Один из них ответил выстрелом, был схвачен полицией и предан суду. Другая заметка рассказывала об одном крестьянине из поселения Гиват-Ада, который, услышав стрельбу, вышел на порог своего дома с ружьем в руке, и только за это был арестован.

До прочтения этих сообщений, мы не представляли, насколько погружены в атмосферу, привезенную с чужбины, и насколько зависимы от милости британского барина: пожелает – даст нам право самообороны, не пожелает – арестует за это и засадит за решетку. Радость, с которой евреи встретили сообщение о небольшом увеличении британских сил («Стало известно, что по требованию верховного наместника посылается воинское подкрепление на Святую землю», – сообщили утренние газеты), виделась нам, как радость бедных и униженных евреев галута: барин, наконец-то, проснулся и решил их защищать. Но тут же чувство радости оборачивалось долгими стонами, прерываемыми по-ребячески вопросительными знаками: «Закончатся ли поджоги? Прекратятся ли бесчинства? Станут ли безопасными дороги?» Весьма скоро выяснилось, что никакие бесчинства не прекратятся, и ни одна дорога не безопасна. Два еврея были застрелены в Старом городе, трое – при выходе толпы из кинотеатра «Эдисон», в центре города. И так изо дня в день. Но реакция была привычной. Еще несколько слов профессиональной скорби, и новые могилы исчезали в небытии.

2

В один из дней я увидел Яира в страшном волнении, указывающим на газетную страницу с портретом в черной рамке.

«Вот, видишь?.. А ведь это правда!».

Это была фотография парня по имени Иосеф Левин, которого застрелили вчера, когда он ехал в автобусе Моца-Иерусалим. Иосеф был товарищем Яира в дни, когда они учились в одной народной школе, жили по соседству, сидели на одной школьной скамье, оба принадлежали к движению «Лагеря восходящих», а по окончанию той школы расстались. Иосеф оставил учебу и движение, стал работать электриком, и редко встречался с Яиром.

Яир не мог найти себе места, метался из стороны в сторону, поглядывая на портрет и бормоча:

«Как это…Ведь только недавно мы делали с ним уроки, и вот, он смотрит на меня из траурной рамки… Пойдешь со мной на похороны».

Я не был знаком с парнем, но взволнованный и в то же время несчастный вид Яира заставил меня тут же согласиться. Не знаю почему, но было немало людей, встреченных мной в течение жизни, которые в тяжелый для них час делились со мной своим горем, ибо, вероятно, были уверены, что я не останусь равнодушным к их переживаниям. Никогда не мог отказать душе человека, которая просила меня погрузиться вместе с ней в глубины ее горя.