Дело Габриэля Тироша

Габриэль считал политику сдерживания одной из гримас еврейской души, еще не освободившейся от оков унижения и страданий среди других народов. Но, с другой стороны, он был против эмоционального подхода – жажды мести. В этом была разница между нами и ним. Тот огонь мести, который он зажег в наших сердцах, взвешивался им с военной и государственной точки зрения. Никогда он не говорил нам об акциях мести в духе «рассчитаться», «дать по зубам», «око за око». Вначале мы не улавливали разницу в этих понятиях. Но его объяснения не оставляли никаких сомнений. Это не предваряло те столкновения «за» и «против» сдерживания, которые развернулись в гимназии. В нашем седьмом классе большинство было «против», ибо трудно было представить себе другую позицию в классе, где такие парни, как Дан, Аарон и Яир, представляли «аристократию», определяющую мнения и лозунги и являющуюся примером поведения для остальных. Классный руководитель был, естественно, главным фактором всего этого, хотя впрямую ни разу не высказывался «за» или «против» в стенах класса. Вся его деятельность была за кулисами «узкого кружка», но этого было достаточно, чтобы выработать отношение к проблеме у всех остальных учеников класса вне кружка. Разговоры против сдерживания не прекращались за партами, выплескивались в коридоры на переменах, передавались в другие классы, которые держали ухо востро, прислушиваясь к этим дерзким, не принятым в те дни, разговорам. Дошло это и до учительской и директора доктора Розенблюма, который решил прекратить «опасное направление мыслей» среди питомцев его гимназии. О школьном общем собрании большими буквами сообщалось на доске объявлений. Под заголовком более скромно было написано: обсуждение текущих вопросов. Собрание было назначено на последние два часа занятий в ближайшую пятницу. Сообщение возбудило еще больше школьную братию и усилило дебаты на переменах.

Собрание принесло боль и разочарование доктору Розенблюму. Собираясь обратиться к «шалунам» и «не смышленышам», чтобы обратить их на путь истинный своей речью, основанной на изречениях мудрецов и поэтов, он столкнулся в своей вотчине с обществом молодых людей, терпение которых дошло до предела при виде черных рамок и соболезнований в газетах, ставших привычной части ежедневной жизни. И они по-взрослому выставляли против его слов изречения других мудрецов и поэтов. Тому, кто ссылался на одну из десяти скрижалей Завета «Не убий!» они противопоставляли – «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». Тому, кто цитировал Бялика – «Возглашающий месть будет проклят на все времена! Месть за кровь ребенка еще не изобрел сатана!», отвечали строками из Шауля Черниховского – «Есть у меня сабля и кулак – бить в бровь – убить человека-зверя – кровь за кровь!»

Тут господин Дгани провозгласил, что «Черниховский ошибался», вызвав взрыв смеха среди учеников. Попытки других учителей прийти на помощь директору не ослабили наш напор. Когда долго и патетически говорилось о «духе Израиля», не допускающего кровопролития, из зала был задан наивный вопрос по поводу царя Давида, нашего славного псалмопевца. Ведь он до такой степени отдалялся от крови, что принес с собой скромный подарок – крайнюю плоть двухсот филистимлян, или положил на землю моавитян – измерить их одной веревкой, чтобы оживить, и двумя веревками, – чтобы умертвить. По сей день меня потрясает наша тогдашняя мгновенная и хитроумная реакция и главное, знания, которые, конечно же, использовались в демагогических целях, но указывали на то, что не зря мы тратили время на учебу и сохранили в памяти многое из того, что преподавали нам наши учителя. Мы отвечали им их же оружием – цитированием первоисточников и Писания, приведя их в настоящее смятение, которое они не могли скрыть от нас. Все это время Габриэль, сидящий среди учителей, не проронил ни слова. Я видел, что уровень дебатов, соскользнувший в область эквилибристики цитатами, ему не душе.

4

Тотчас после собрания Габриэль назначил нам встречу. Сердце подсказывало нам, что речь на этот раз будет идти о сдерживании, и мы не ошиблись.

«Хочу вам сказать, что вы меня разочаровали, – начал он без обиняков. – Проблема сдерживания слишком серьезна, чтобы использовать ее для упражнений по знанию ТАНАХа или литературы. Цитирование библейских строк и рифмованных стихов не может представлять доказательство «за» или «против» сдерживания.

Мы пытались оправдываться, мол, не мы выбрали этот путь, а доктор Розенблюм и другие учителя, участвовавшие в дискуссии. Но он резко отверг эти оправдания.

«Вы должны были перевести диспут с рельс схоластики на рельсы политики, ибо проблема, главным образом, политическая. Или вы серьезно думаете, что лидеры нашего еврейского анклава провозгласили политику сдерживания, потому что нашли ту или иную цитату, клеймящую убийства?»

Он обвел нас всех сердитым взглядом, как бы проверяя, есть ли среди нас кто-то, думающий, как он, и продолжил: