Читаем Дело Галины Брежневой полностью

Равно как и рубль, правда имеет две стороны. Прочитав про соленую пивную закуску и проассоциировав томное словечко «сауна» с ласковой расслабухой, легко и просто завестись. Как же, мол, так! Скрежет зубовный привычней для нас, чем даже дежурные стоны бесколбасья. А синдром спешного разоблачителя и тотально-охранительская взаимоподозрительность, культивируемые восьмой десяток лет, будучи помножены на утомленную сроками давности ненависть к непотопляемой наглой «верхушке», заставляют с прищуром читать между строк приговоры «видным сов. и парт. деятелям» и вполне резонно оскаливаться: «Эти паразиты и сидят не так, как все». И т. д. И т. п. «Сучья порода, так их растак». Зона, я же говорю, особая. Но! Но — зона. А что касается нашпигованного свежими огурцами, болгарскими сигаретами и тяжелым джемом местного магазинчика, так отовариться там (как и в прочих нынешних лагерях) можно лишь на строго лимитированную сумму (максимум 25 руб. ежемесячно). И не каждый день. Венично-шаечные удовольствия? Застенчивая лагерная банька вряд ли рассчитана на зэков. Их все-таки почти две тысячи. Во всяком случае, охрана со всей очевидностью сауну заприоритетит. Напомню Жванецкого: «Кто что охраняет, тот то и имеет».

Да и ШИЗО в тринадцатой не пустует. В день нашего приезда (я приехал в ИТК как соруководитель съемочной группы) наказание в этом милом заведении «мотало» пять клиентов. Что нормально. Или: «И это хорошо».

И все-таки зона, теперь я знаю это наверняка, особая. Признаюсь, целью моей командировки в Нижний Тагил было как раз развеять мутноватый миф об этой самой особости. Высокопоставленные (вернее — высокопосаженные) мужи в величественных кабинетах напутствовали меня снисходительно-мрачноватыми заклинаниями:

— Сами убедитесь: никаких балыков или там послаблений режима. Даже Чурбанов, как милый, вкалывает. И не то что там пишут ваши собратья по перу — библиотекой заведует, мол, а самым что ни на есть физическим образом. Клепает, понимаете, эти, креманки. Ну, это такие металлические вазочки для мороженого.

Это один. А другой, из совершенно, кстати, иного ведомства, тоном захватывающе-доверительным, тоже почему-то сладострастно педалируя имя неудачливого брежневского зятя, обещал:

— Массу впечатлений привезете. Чурбанов-то там в строю ходит. Как все. И все там, как надо, как положено. Питание, жилье, работа. Тяжелая работа, — и после секундного, но многозначительного молчания по-комсомольски звонко добавил, припечатав коротенькими пятернями какие-то свои бумаги к лоснящейся плоскости танкообразного стола:

— Клуб! Кино. Люди работают на производстве. И над собой работают. Режим. Все, как положено. И все, что положено. Что положено по норме, то и имеется. То и наблюдается.

За неделю пребывания в якобы вельможной ИТК я понял: так оно и есть. «Все, что положено по норме». Примерно такую же фразу услышал и от начальника тринадцатой во время первой же нашей беседы. По-кубански основательный подполковник Жарков парировал циркулярно-обтекаемой строчкой все вопросы, выпадающие из перечня положенных. Запретные темы и пункты Иван Данилыч определял, конечно, сам. Руководствуясь, насколько понимаю, приказами и традициями прежде всего. А бонусом еще и ироничная (надо видеть лукавые уголки привыкшего к немногословью командирского рта) мудрость опытного офицера, проведшего здесь более четверти века. Он «хозяином» здесь с 88-го. Ему, видимо, тяжелее, чем его коллегам в ординарных ИТК (непросто командовать бывшими хозяевами, хозяевами жизни, командирами развитого донельзя социализма). А быть может, напротив — легче. Потому, что «все, как положено». Здесь, похоже, жизнь действительно пульсирует, парадно согласуясь с просчитанными кем-то нормативами.

И поэтому — именно поэтому! — зона эта особая. Готов держать пари, что непросто отыскать другую колонию с выдержанными в жизни инструкциями на просторах моей страны, которая, как известно из уроков географии и исторической песни, широка. Не секрет, что в большинстве наших лагерей правят зловещие кентавры из администрации и «воров в законе». А в ИТК-13 воров-уголовников не держат, только воров-начальников. Общеизвестно, что в зонах ест тот, кто не работает. А работящих «мужиков» регулярно и привычно грабят да обдирают. Не говорю уже об «опущенных», коим калечат души на всю оставшуюся жизнь, припечатывая позорным клеймом «пидор». Всего этого, полагаю, в «колонии для бывших» нет. «И это хорошо».

Перейти на страницу:

Все книги серии Наследие кремлевских вождей

Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает…
Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает…

Сенсационная книга, в которой рассказывается о легендарном Лаврентии Павловиче Берии — ближайшем соратнике Сталина. Его титаническая деятельность на самых разных должностях — от всесильного наркома госбезопасности до руководителя советского атомного проекта — была на первом краю сталинской политики.В наше время имя Л.П. Берии обросло многочисленными мифами и легендами. Оно постоянно подвергается нападкам недоброжелателей, за которыми намеренно скрывается историческая правда. Как получить достоверную информацию об этом незаурядном деятеле Советского Союза? Его сын С.Л. Берия готов ответить за отца и рассказать немало интересного.В книге представлены как не публиковавшиеся в России материалы биографов Берии, так и воспоминания его сына.

Серго Лаврентьевич Берия

Биографии и Мемуары / Документальное
Сталин – Аллилуевы. Хроника одной семьи
Сталин – Аллилуевы. Хроника одной семьи

Воспоминания внучатого племянника Сталина охватывают самый великий и трагичный период в истории пашей страны. Владимир Аллилуев подробно рассказывает о том. как жили семьи высших руководителей Советского Союза, среди которых Дзержинский, Берия, Хрущев, Молотов, Маленков, Жуков и сам Иосиф Виссарионович Сталин. Автор рассказывает о личной жизни, быте, сложных взаимоотношениях в семьях вождей. Автор представляет настоящую семейную хронику на фоне большой политики Советского государства. Владимир Аллилуев — сын свояченицы Сталина Анны Аллилуевой и легендарного чекиста Станислава Реденса. Он рос и воспитывался в «ближнем круге» Сталина, лично знал крупнейших политических деятелей Советского Союза не как персонажей со страниц газет, а как родственников и друзей семьи. Для широкого круга читателей.

Владимир Аллилуев , Владимир Федорович Аллилуев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное