Дело Галины Брежневой

13 — число вроде бы роковое. Однако попасть в ИТК № 13 куда лучше, чем на черную зону, где суд над вновь прибывшими вершат матерые уголовники. И я понимаю, отчего для преступивших закон стражей закона создана особая тюрьма».

PS 2012 года. Сам Чурбанов в своих записках комментировал наш визит со свойственной ему мнительностью:

«Потом в зоне наступило некоторое затишье, зэки жили спокойно, как вновь свалился «десант» в лице журналистов Додолева, Авербуха и еще кого-то. Они шокировали здесь всех — и осужденных, и администрацию. Крепко погуляли эти ребята по зоне! Они фотографировали всех и вся, но охотились, конечно, прежде всего за «бывшей номенклатурой». Боже мой, как же эта «бывшая номенклатура» бегала от них! Представить трудно! Авербух с помощью администрации, прапорщиков перекрывал им все «каналы»: зэков отлавливали в полном смысле этого слова. Когда Авербух с фотоаппаратом пришел в отряд, где находился Вышку, то бывшему заместителю Председателя Совмина Молдавии было сказано буквально так: «Если ты не будешь позировать и не покажешь свою «козью морду», получишь наказание». Было и так! Но Вышку все равно пытался загородиться и натянул на голову спортивную куртку. Получилась такая поза: вытянуты руки, одевается костюм, в этот момент его снимает Авербух крупным планом, и впечатление, что сидит на кровати или полуидиот, или просто сумасшедший. Авербух хохочет, уходит довольный, а Вышку становится плохо, и он лежит с сердечным приступом. Что же это за фокусы, граждане журналисты?

А потом искали меня. Благо цех у нас большой, сборочный тесно соприкасается с механическим, так что найти меня оказалось нелегко. Но нашли. Наступила пересменка, Додолев с Авербухом пробежали литейный цех, я вижу из окна, что они ушли, быстро иду в другую сторону — и тут вдруг появляется войсковой наряд. Мне приказывают: надо идти. Я сопротивляюсь, говорю, что все это нарушение закона, что никто не может навязывать свою волю человеку, даже если этот человек осужден, и т. д. Мне еще раз говорят, мол, нужно идти, а то — могут наказать. Зашли за угол, а тут Авербух с другом-аппаратом и всей этой «шайкой», я их иначе не назову. Вот так в сборнике «Совершенно секретно» появилась фотография Чурбанова в робе, только сборник этот не «совершенно секретный», а «совершенно трепливый». И подпись сделали: у Чурбанова, мол, такая голова, что арестантская кепка идет ему так же хорошо, как и генеральская фуражка. От этого больно. Посмотрим, что у них будет, со временем, конечно».

Спустя год после освобождения в 1993 году вельможный зэк вспоминал: — В колонии был слесарем-сборщиком. А могли бы пощадить, все-таки бывший первый зам министра. Там, когда карантин пройдешь, если инвалид — не работаешь, если «годен» — изволь. Тогда корреспонденты очень интересовались моей персоной. За что я вас по сей день терпеть не могу. Выясняли, чем я в зоне занимаюсь. Помню, приезжало английское телевидение. Что они только мне не сулили! В моих папках даже сохранился контракт на три с половиной тысячи фунтов, которые бы я получил за интервью для их фильма о Галине. Когда меня арестовали, отец был уже на пенсии. Все семь лет гулял на балконе. На улицу выходить стеснялся. Сестру на работе называли врагом народа. Она даже пыталась покончить с собой. Откачали. Ее и брата несколько раз увольняли. Одним словом, родственникам многое пришлось перетерпеть. Родители меня не дождались. Умерли один за другим за полгода до моего освобождения. Их похоронили рядом, на Митинском кладбище. О смерти отца мне не сообщили. В это время меня после той публикации-фальшивки в итальянской газете «Република», которую перепечатал «Труд» под заголовком «Сварщик Чурбанов в зоне петухов», перевели в котельную кочегаром. После этой статьи вся зона стояла на ушах: «Дайте нам Чурбанова! Мы его разорвем!» Когда скончалась мама, позвонила сестра. Дежурный по котельной сказал, что меня срочно вызывают к телефону. Я был в шоке. Мне срочно прислали сменщика. Я попытался отпроситься на похороны (я еще не знал, что умер отец). Мне отказали и в этот раз. С родителями я встретился, когда приехал в Москву. Навестил две могилы. Незадолго до смерти отец купил новое пальто. И когда мы с сестрой после кончины родителей разбирали их вещички, в правом кармане этого пальто я нашел записку: «Света. Приедет Юра, пусть носит. Ему же, когда вернется, не в чем будет ходить».

Раздел IV. После развала Советского Союза

1992. Интервью со следователем Миртовым

Министр внутренних дел СССР Щелоков не раз намекал подчиненным:

— Мне бы часики хорошие к семидесятилетию.