— Со стороны отца наследственность была хотя и многозначительной, но всё же неоднозначной. Там значились весьма знаменитые Глинские, из ветвей которых вышел Иван Грозный. Князья Глинские получили своё прозвание от городка Глинска из Северского княжества. Татарский мурза Лексад выехал служить Великому князю Литовскому Витовту, в Литве поныне называемому Витаутасом. Литва в то время была в полном смысле слова великим государством и простиралась от Пруссии до Чёрного моря и Подмосковья. Витаутас был воинственным и мудрым правителем, ориентированным на культуру Возрождения. Православие, первоначальная религия Литвы, было равноправно с католицизмом. В крещении мурза получил имя Александр и с ним два города, тогда не очень знаменитых, — Глинск и Полтаву. Впоследствии Глинские, когда Елена стала второю женой Василия Третьего, — известный род в Москве. Это был трагический период в истории Руси, а именно династии Рюриковичей. Обвинив свою первую жену в неплодстве, Василий Третий решил жениться на молодой княжне из Литвы. Вызванный незадолго до этого в Москву, прибыл с Афона монах Максим, прозванный на Руси — Грек. По просьбе царя Василия прибыл он. Во времена, когда московский царь решил жениться вторично, почти все тогда ещё не растоптанные московские иерархи не поддержали это намерение. Один из Вселенских иерархов прорёк, что от этого брака родится лютый зверь, который зальёт кровью всю Русь. К сожалению, этот зверь, сын Елены Глинской Иван Грозный, — один из предков Николая Николаевича Раевского. Ещё два предка героя Бородинской битвы приобрели печальную известность в Москве уже во времена Грозного — Георгий и Михаил. К ним относились весьма враждебно в столице, может быть, по случаю их близости к государю. В 1547 году разразился страшный пожар, столица горела четыре дня с 20 апреля. Царю донесено было, что пожар этот происхождения не совсем обычного; Москва, сказано было, горит от волшебства. Собрали московские бояре народ на площадь и стали громко спрашивать: «Кто поджёг столицу?» С разных сторон толпы уверенные голоса отвечали: «Глинские! Глинские!» И тут же в толпе поясняли, будто мать их вынимала сердца из мертвецов, клала на воду и волшебствовала над ними, а опосля, разъезжая по Москве, кропила дома той водою, от которой дома и возгорались. Георгий, один из сыновей, был в то время в толпе, среди бояр. Сообразивши, в чём дело, он бросился под укрытия Успенского собора. Но люд ворвался и в собор, убил колдуньина отпрыска, хучь он православный, убили, тело бросили на Лобное место, слуг множество перебили, а имение разграбили. Брат его спасся, ходил на Казань, был наместником в Новгороде, разорял Ливонию, а поскольку был жаден сверх всякой меры, грабил и Псковские земли. Царь отобрал у него всё награбленное.
— Всё же по генеалогии Раевские уступают Буонапартам.
— Не скажите, — вспыхнула Наталья. — Когда бы так.
— Дело в том, что потомки Глинских через Грозного и, стало быть, Василия Третьего — потомки Софьи Палеолог. Побочные, конечно. Палеологи — последняя династия Византии, оборвавшаяся в 1453 году.
— Всё равно ровесники как бы, — сказал я.
— Но следовало бы учесть, что основатель этой династии вышел из древнего и весьма знатного рода, знаменитого уже в XI веке. А ранее следы его теряются во тьме веков, — сказал Олег.
— В сущности, — сказала тихо Наташа, — здесь мы видим, если будем смотреть пристально, противостояние двух древнейших родовых ветвей — восточной и западной, католической и православной. Хотя род Буонапартов обозначается в истории ещё до распадения единой Церкви на две, но противоречие было уже налицо. Восточная церковь, как всё православие, — за подчинение личности абсолютному главенству Церкви, но при условии полной догматической традиционности её, подчинения постановлениям Семи Вселенских Соборов. Самое большее, на что могли быть согласны на Востоке, — это на гармоничное слияние Церкви и государства, причём государство носит функцию охранения непоколебимости веры. Уже позднее на Руси, в поздние времена её, государство взялось открыто посягать на Церковь, и Грозный просто сломил её. Западная Церковь всегда стремилась к возглавлению церковной жизни необходимостями жизни мирской. Церковь служила не столько государству, сколько вообще обществу. Если Пётр Первый просто взял и надел корону на себя, то Наполеон вырвал её из рук Папы. Таковы были и тенденции двух главных общественных сил, на которых стояло тогда любое государство. Восточное дворянство пыталось сохранить верность государю, как слуге Бога, но западное стремилось освободиться и от Бога. Если русское дворянство, лукавя перед Богом, формально провозгласило царя Богом на земле и стало царём помыкать, то дворянство западное открыто короновало себя в лице Наполеона и сделало первым тот шаг, на который позднее отважились большевики, отвергнув Бога вообще, — обожествление себя.
— Не уклоняемся ли мы слишком далеко от главного интереса нашего внимания, — заметил я, — от генерала Раевского-старшего?