Дело государево

–Я узнал, что в Лондоне, хранятся денежки покойного светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова. Все что у него было в России, у него изъяли еще при императоре Петре II. А был Меньшиков генерал-губернатором Ингрии, Карелии и Эстляндии, губернатором Шлиссельбурга, губернатором Санкт-Петербурга, герцогом Ижорским, светлейшим князем, герцогом Ингерманландским, первым статс-министром и первым генерал-фельдмаршалом армии. Но делом его занимались крайне безалаберно. Тогда все средства князя прикарманил князь Алексей Долгорукий. Но его помощники много чего упустили. Если бы я вел дело, то докопался бы до всего. Тогда у Меньшикова изъяли собственности на 15 миллионов. Но я проштудировал его документы и могу сказать, что у светлейшего было не менее 25 миллионов, а то и поболее! Спрашивается где остальные? И я выяснил где – в Лондоне. Меньшиков опасался царя Петра I. Он боялся, что государь прознает про его воровство, и часть денег вывез из России тайно.

–И что с того, что они в Лондоне? Меньшиков то умер.

–Но его сын жив. И проживает он сейчас в ссылке в Березове. И наверняка, отец, рассказал сыну о том, как взять эти 10 миллионов в лондонском банке.

–И что с того?

–Я отдам эту информацию Бирону, он императрице, и они получал деньги Меньшикова. Вот и средства для войны с турками. А ты получишь пост генерал-берг-директора. И потому при твоей помощи и мы с тобой заработаем миллионы.

–Ты умнейший еврей в мире, Лейба! И я готов мириться с холодом этой страны….

***

Год 1735, май, 16 дня, Санкт-Петербург.

При дворе. Бирон и Шут.

Эрнест Иоганн Бирен вышел из покоев императрицы, держа под руку своего нового протеже Пьетро Миру которого при дворе по должности его шутовской стали называть Адамка, или Адам Иваныч.

На графе был великолепный парчовый камзол и голубой кафтан с золотыми позументами. На его туфлях блистали драгоценные камни на пряжках.

Одежда шута императрицы также была не менее роскошна. Красный кафтан с золотом, камзол с позументами, и только одно отличало его от придворного – полосатые чулки. Эта особенность мужского туалета показывала, какую должность при дворе исполняет её носитель.

–Императрица была тобой довольна! – проговорил Бирен. – А ты говорил, что должность не для тебя.

–Я представлял себе шутовскую службу иначе, Эрнест. В России даже шутовство не такое как везде.

–Я недаром просто так не давал тебе денег, Петер. Хотя мог бы. Но ты сам заработал сумму большую, чем платят русскому генералу! И все благодаря своим шуткам и своему уму. Недаром Лейба тебя так ценит. Либман же умнейший человек в Европе. Но по твоему виду я вижу, что ты желаешь что-то попросить?

– Не попросить, а спросить, Эрнест.

– Давай, спрашивай.

– А скажи мне, граф, не ты ли вчера, отобрал кнут у своего старшего сына в присутствии всего двора?

– Об этом уже говорят? – с удивлением спроси Бирен.

– Еще как. Но я так и не понял, что случилось. Я не был свидетелем этой сцены.

– Мой старший сын Петр рожден от моей жены Бенингны. Ты знаешь её?

Еще бы не знать. Все знали отвратительную и скандальную горбунью – жену графа. Но Мира скромно промолчал.

– Что? Не по нраву тебе, Петер, моя жена? – Бирен усмехнулся горько. – Мне самому она не по нраву. Но тогда в 1718 году, когда я стал камергером двора Анны герцогини Курляндии и Семигалии, мне срочно потребовалось жениться.

– Ты не знатного рода, Эрнест. И рыцари и бароны Курляндии потребовали…

– Да, да. Я вынужден был жениться на девице Бенингне Трота фон Тройден, из знатного рода. И мое место при дворе герцогини стало закреплено. Но девица эта – горбунья. И Анна взяла её к своему двору в качестве статс-дамы. Но теперь она не просто статс-дама, но первая статс-дама императрицы всероссийской. И одних бриллиантов на её платье на 2 миллиона французских экю. И мой первый сын, и моя дочь, также горбунья, от неё.

– Ты выполнял супружеские обязанности? – Мира был удивлен.

– Пришлось.

– Тогда ты не просто мужчина, ты Голиаф! Прости, что говорю так о твоей жене.

– Ничего.

– Твоя дочь также горбата, Эрнест? Прости, но ты сказал…

– Да. Она горбунья. Сын, же мой от Бенингны, нормальный внешне, но характер у него под стать характеру его мамаши. Вчера он стал лупить кнутом придворных по ногам. Барон Рейнгольд фон Левенвольде успел подпрыгнуть, молодой и верткий. А вот старый князь Волконский, тот который шут, не успел. Я увидел это, и мне стало жаль старика. Вот я и вырвал кнут у Петра.

– А при дворе говорят иное. Говорят, что это ты все устроил, дабы князя унизить.

– Вот так всегда. Сделаешь что-то хорошее, а они все переврут. Не я сделал старого Волконского шутом, Петер. Это воля самой императрицы. Анна пожелала так, и старик согласился.

– Он древнего рода? – спросил Пьетро.

– Очень древнего. Аристократ.

– Но почему тогда императрица пожелала его в шуты определить?