Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции

Из заключения он вынес 24 тома своих работ, из которых по истории был только один – анализ Апокалипсиса. А основной труд, сделанный в этот период, был по строению вещества. За эту работу, по выходу из тюрьмы он был избран членом ряда западных научных обществ, получил кафедру у П.Ф. Лесгафта, а после революции стал директором Научного института им. Лесгафта, где работали среди прочих академик Е.С. Фёдоров, известный кристаллограф, и академик Л.А. Орбели, известный физиолог. Так что исторические труды занимают малую часть научного наследия Морозова, а основную часть составляют работы по математике, физике, химии, астрономии, биологии, метеорологии, воздухоплаванию. Имеется также большое литературное наследство.

А теперь относительно пересмотра времени написания Нового и Ветхого завета. Эта работа была сделана Морозовым в Двинской крепости, куда он был посажен на год в 1911 году. Там он изучил в добавок к уже известным ему еврейский язык, и с помощью, в основном, астрономических методов показал более позднее происхождение Книги пророков. Своё исследование он опубликовал после выхода на свободу, а детальный анализ Священного писания выполнил уже после 1917 года, причём исходил не из столь примитивных соображений, как то полагает И.Н. Данилевский.

Зачем же Данилевский показывает нам Морозова столь примитивно? Ведь в любой энциклопедии можно проверить факты. А всё очень просто. Излагая, в общем-то, известные факты в своей интерпретации, Данилевский создаёт у читателя вполне конкретное представление о Морозове, – что и было его основной целью. Сидит, дескать, профессиональный террорист (а не учёный) 21 год в одиночке. Читает только Библию. Так мог ли он остаться нормальным после этого? Наверняка свихнулся, а вот и подтверждение: тут Данилевский делает от имени Морозова совершенно идиотское заявление о хронологии Священного писания, – и портрет учёного представлен в нужном виде.

Но если наш современник может из известных фактов лепить ту картину, которая нужна ему в каких-то полемических целях, хоть и не отражает действительности, то почему же историки прошлого не могли заниматься тем же самым? И могли, и занимались – хотя сразу оговоримся, среди деятелей любой науки, а паче того публицистики, не говоря уже о политике, всегда найдутся люди непорядочные. Уж в этом-то деле история не держит монополии.

Иван Солоневич приводит интересный пример фальсификации из недолгой истории Временного правительства, когда специальная комиссия пыталась обнаружить хоть какие-то следы преступлений царского режима, и не нашла их:

«У меня был старый товарищ юности – Евгений Михайлович Братин. В царское время он писал в синодальном органе «Колокол». Юноша он был бездарный и таинственный, я до сих пор не знаю его происхождения, кажется, из каких-то узбеков. В русской компании он называл себя грузином, в еврейской – евреем. Потом он, как и все неудачники, перешёл к большевикам. Был зампредом харьковской чрезвычайки и потом представителем ТАСС и «Известий» в Москве. Потом его, кажется, расстреляли: он вызван был в Москву и как-то исчез.