Дело княжны Саломеи

— Двоих?! — страшно встрепенулась убитая горем женщина. И вдруг засмеялась. — Двоих!.. Двоих…

Но дело было сделано, бурные слезы прорвали плотину молчания и бесчувствия. Грушевский оставил бьющуюся в истерике княгиню на руках мужа и дядюшки, а сам побежал торопливо отмерять капли в хрустальную рюмку. Подскочил дядюшка со склянками, начал натирать виски княгини солью. По его сморщенным щекам ручьями текли слезы. Казалось, венчик седых волос на макушке тоже промок от слез.

Князь встал, пожал руку Грушевскому.

— Пусть поплачет. Так надо…

— Князь… — начал Максим Максимович, но комок застрял в горле.

— Благодарю вас, — царственно поклонился князь. В его глазах стояла такая печаль, что Грушевский только диву давался, видя его самообладание. — Мы ведь всего полгода как привезли Саломею в Петербург. Но жена не выдержала и двух недель без нее. Собрались и сами, как стая перелетных птиц, за нею, за нашей голубкой. Квартиру сняли в том же доме, что и для дочери. Мариам и Эсса — совсем еще дети, как им объяснить? Хорошо еще, дядюшка с нами.

— Будем надеяться… — Грушевский и сам не знал, на что еще могут надеяться эти несчастные люди, и неловко замолчал.

— Вы кажетесь хорошим, добрым человеком, — подлетела к нему княгиня и жарко взяла его за холодные от ужаса и переживания руки. — Наша девочка не могла сделать это с собой сама!

— Что я могу?.. Никто не утверждал обратного, помилуйте, — Грушевский испугался еще больше. — Умоляю, успокойтесь, княгиня!

— Она права, — сурово покачал головой убитый горем отец. — Это совсем не похоже на нее.

— Клянитесь, что найдете чудовище, которое совершило с ней это! — Княгиня, совсем забывшись, едва не упала в ноги Грушевскому. Подхватив ее, князь и дядюшка усадили ее на диван.

— Я знаю, что Богу не за что проклясть ее чистую душу, и она предстала перед ним такой же невинной, как родилась на этот свет, — с убеждением первых христиан произнес вслед за княгиней и дядюшка.

— Обещаю, сделаю все, что от меня зависит, — вырвалось из стесненной горем груди Грушевского.

— Отныне вы наш друг, — выпрямился бледный отец, — друг князя Ангелашвили, зовите меня Лаурсаб Алексеевич.

Князь еще раз с большим достоинством поклонился Максиму Максимовичу и отвернулся, чтобы дрожавший подбородок не выдал всей тяжести его горя. Кое-как успокоив княгиню, Грушевский приказал уложить ее и затемнить окна шторами. Князь пошел в детскую, к дочери и сыну, сидевшим взаперти с бонной. Притихшие дети, почувствовав что-то неладное, хотя от них и скрывали исчезновение, а затем и смерть Саломеи, бросились обнимать отца.

Грушевский спустился вниз. Отыскав Тюрка, он, ворча, потащил его в погреб.

— Мне нужен помощник, а вы здесь прохлаждаетесь! Крови не боитесь?

— Не знаю.

— Сейчас узнаете.

Глава 12

Максим Максимович не отважился бы признаться даже себе самому в том, что взял с собой Тюрка не столько потому, что нуждался в помощнике (тем более что надеяться на неопытного Ивана Карловича не приходилось), сколько из-за странного холодка, тянувшего от погреба. Никак не вымарывалась из головы коварная улыбка привидевшейся ему графини Паниной. Однако, как убедился вскоре Грушевский, Тюрк оказался не просто надежным товарищем против шуток зловредной Марьи Родионовны, но и бесценным помощником в поисках важных улик.

Грушевский стоял перед столом, на котором лежала утопленница. Юная девушка, ей бы еще жить и жить. Княжна в белом своем подвенечном наряде походила на уснувшего ангела. Впрочем, на белом платье виднелся след от замытого озерной водой кровавого пятна вокруг огнестрельной раны в плече. Чуть в стороне, на столе с уже потекшим льдом, тихо лежала первая утопленница в чем-то вроде ночной сорочки. Ее стол стоял в углу, сумерки целомудренно прикрывали ущерб, который нанесла телу озерная вода. А вот на свету притихла мертвая горничная, выглядевшая совсем как живая. Аграфена в черном форменном платье с крылышками фартука составляла пару своей госпоже, как и положено служанке, почтительно уступая ей первенство.

— Вам они не кажутся похожими? — вдруг спросил Тюрк.

— Молодые, сильные, красавицы, — пожал плечами Грушевский. — Посинение на деснах, кровоизлияние в глазных яблоках, под веками, ногтевые пластинки…

— Не то, — пробормотал Тюрк.

— Феня действительно умерла от отравления, только с чего вы взяли… — но Максим Максимович и сам уже заметил некоторое сходство в симптомах.

Тюрк откинул влажные еще волосы со лба княжны и достал свою неизменную лупу. Он стал тщательно осматривать лица поочередно княжны и Фени. Утомившись метаниями компаньона от одного тела к другому, принимавшими все более торопливый и нервный характер, Максим Максимович с досадой проворчал:

— Уж не надеетесь ли вы найти здесь подпись убийцы?

К его вящему удивлению, Тюрк ответил со всей серьезностью:

— Увы, нашел только одну букву…

Тюрк передал изумленному Грушевскому лупу. Теперь и Максим Максимович разглядел на правой стороне лба каждой из мертвых девушек метки — тонкие царапины в виде латинской буквы V, на которые сам не обратил бы никакого внимания.