Дело княжны Саломеи

— Надеюсь, отныне он будет больше нам доверять. Хотя, может, и не стоило бы… — лукавое выражение появилось на его лице. Усы пошевелились, скрывая довольную улыбку. — Давайте прогуляемся по набережным… по Калашниковской например?

— Я как раз хотел предложить зайти во флигель у конторы Брока, — определенно, Иван Карлович не обладал быстротой ума и тонкой иронией.

— Тьфу, ну что вы за дуб!

— Какой дуб?

— Стоеросовый! — вспылил Грушевский, но махнул рукой на задумавшегося Тюрка. Наверное, вспоминает ботанический справочник, решил Максим Максимович. — Поехали, поехали.

Глава 20

Если бы знал Максим Максимович, чем обернется это роковое решение и чему оно едва не помешает, он бы лучше и впрямь просто прогулялся по набережным до того часа, на который было назначено свидание с Колей и знакомство с Афиной. Когда они прибыли на место, то стало понятно, что вариантов, где именно находится квартира, пригодная для революционеров, не особенно много. В соседнем дворе с ломовой конторой был детский приют, в другом стоял большой купеческий дом, запертый, давно обветшалый и заброшенный. А вот флигелек позади купеческого гнезда находился в достаточно сносном для проживания состоянии, хотя тоже был далеко не нов. Дворник в красной рубахе, некогда белом фартуке с овальной начищенной бляхой и свистком на шее за небольшую мзду сообщил, что купец Якунчиков давно изволят проживать в другом своем доме. А этот стоит запертым уже, почитай, лет десять. Флигель сдают, это да, но желающих не то чтобы много. Из-за непрестанного грохота ломовых повозок, которые содержит контора Брока, даже ночью здесь не бывает тихо. Постоянно снуют извозчики и приказчики, наниматели, исполнители… Проходной двор, сказал дворник, махнув рукой. Во флигеле две квартиры, но жильцы только в одной. Вернее, жилец, да такой ледащий, что ни тебе праздничных на Пасху, ни рюмки на Рождество. Когда приходит и уходит, не уследить, потому что из-за шума порой и звонка в дворницкой не слышно. Так он и не запирает ворота, потому как никто и не ходит.

По всем выкладкам выходило, что этот флигель и был конспиративной квартирой, которую разведал Животов втайне от своих «друзей». За что и схлопотал в свой сытый и пухлый, несмотря на волнения журналистской жизни, живот клейменую пулю.

— А каков из себя жилец? — поинтересовался Грушевский, всматриваясь в пыльные темные окна флигеля. Краска облупилась и свисала со стен лохмотьями. Облезлый домик с подозрением взирал своими слепыми окнами на сыщиков, как старый нищий бродяга на чистую публику, снующую мимо паперти. Вдруг ему показалось, что в окне мелькнул женский силуэт в старинном платье. Никак опять Марья Родионовна забавляется!

— Да обыкновенный. Косой, волосы соломой, — отчитался дворник, уже с подозрением присматриваясь к усатому, дернувшемуся вдруг, будто увидел кого знакомого в пустом доме.

Заплатив еще, Грушевский с Тюрком отослали дворника. Скорее всего, барыш окажется в ближайшей казёнке[10], из фартука дворника уже торчал мерзавчик[11] родом оттуда же. Перед дверью компаньоны переглянулись. В руках у Тюрка очутился маленький, почти дамский пистолетик, что несказанно удивило и насмешило Максима Максимовича, но, поразмыслив, он обрадовался и такому игрушечному оружию.

На стук никто не открывал, так что пришлось Грушевскому покопаться в связке своих ключей и найти там старенькую отмычку. В участке, где он служил, по приказу пристава, везде было понавешено ненужных замков. Ключи все время терялись, или ответственные попросту забывали их сдавать. Так что отмычка эта, позаимствованная как-то у одного пристреленного околоточным воришки, уже сослужила свою службу, и не раз. Не выбросил эту маленькую железку Грушевский только по той простой причине, что от природы был «собирателем», как его дразнила, бывало, Пульхерия Ивановна. Он любил собирать и копить всякие мелочи, забавные вещицы, статуэтки, старые писанки и никогда не выбрасывал цепочки от старых часов или фигурные дужки от сломанных очков, мня найти им когда-нибудь свое применение.

Дверь открылась туго, но скрипа из-за проезжавшего в этот момент обоза ломовых по камням Калашниковской не слышали даже сами взломщики. В темной прихожей не видно было ни зги. Грушевский чиркнул спичкой, и слабый огонек осветил неуютное заброшенное помещение, заставленное коробками, заваленное старыми калошами и грудами дырявых пальто. У окна стоял портновский манекен, который еще раз заставил вздрогнуть Грушевского. Спичка выпала из его задрожавших пальцев, пришлось зажигать другую.