Дело Корнилова

Керенский. Больше того – он даже сказал, повторяю я, о готовящемся на Юго-Западном фронте наступлении. Только когда я увидел, что все существенное изложено, я сказал: «Генерал, здесь эти подробности не нужны». Больше ничего. Нужно сказать, что я всегда (члены Врем. Пр-ства могут подтвердить) стремлюсь к возможной краткости заседаний Врем. Пр-ства и совершенно беспощадно режу и Министров, и не Министров, когда вижу, что суть дела уже изложена…

Крохмаль. Мысли о необходимости конспирации не было?

Керенский. У меня не было. Просто, если бы это был член Временного Правительства или человек мне близкий, я бы сказал: «Иван Иванович, довольно, это уже ясно». Я не хотел его… Крохмаль, обидеть…

Керенский. Поставить в неловкое положение и сказал: «Генерал, эти подробности здесь совершенно не нужны».

Шабловский. А записка Савинкова какого содержания?

Керенский. Этого я не знаю. Записка Корнилову?

Шабловский. Да. Корнилову пришла записка от Савинкова, и в своих показаниях теперь он подчеркиваете эту записку.

Керенский. Я думаю, не было ли этого потом, – и не записки, а разговора. Я сидел рядом с Корниловым и заметил бы, если бы ему была передана записка. Даже если бы это и было сделано за моей спиной, я бы заметил, как Корнилов протянул бы руку.

Шабловский. Этот эпизод не в Вашей памяти…

Керенский. Да, я не помню.

[Чтобы стало ясно, судьбу какой записки и почему так старательно выясняла Следственная Комиссия, привожу известные мне по этому поводу показания Корнилова и Савинкова. Говоря о заседании Временного Правительства 3 августа, ген. Корнилов добавляет: «Я считаю долгом отметить, что, когда я коснулся вопроса о том, на каком фронте можно было бы перейти при наличии некоторых условий в наступление, Министр-Председатель, сидевший со мной рядом, наклонившись ко мне, шепотом предупредил, что в этом вопросе нужно быть осторожным. Немного спустя мне была передана записка Савинкова с таким же предупреждением. Я был страшно поражен и возмущен тем, что в Совете Министров Российского Государства Верховный Главнокомандующий не может без опаски касаться таких вопросов, о которых он в интересах обороны страны считает необходимым поставить Правительство в известность. По окончании заседания из некоторых слов Савинкова мне стало ясно, что предупреждение имело в виду Министра». Об этом же эпизоде Савинков говорит так: «Во время заседания Врем. Правительства я послал А.Ф. Керенскому записку приблизительно следующего содержания: уверен ли Министр-Председатель, что сообщаемые ген. Корниловым государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке. Кроме того, по окончании заседания я сказал ген. Корнилову, что я, к сожалению, не уверен, что все сказанное во Врем. Правительстве останется тайной. Я, разумеется, не имел в виду обвинять кого-либо из Министров в сношениях с противником, но я знал, что некоторые члены Врем. Правительства находятся в постоянном и товарищеском общении с членами Ц.И.К.С.Р. и С. Д., среди коих, по сведениям контрразведки, имелись лица, заподозренные в сношениях с противником. Помимо этого, мне было известно, что на заседании Ц.И.К. С Р. и С.Д. был однажды приглашен офицер австрийской службы (Отто Бауер)». Из сопоставления этих двух показаний как будто выходит, что Корнилов от Савинкова записки не получал. Что я получил записку от Савинкова, которую тут же и изорвал, – это я помню.] Савинков был очень насторожен, как близко соприкасавшийся с контрразведкой, и учитывал все агентурные сведения. Так в другом месте своего показания он говорит: Господин Завойко подозревался в участии в заговоре и в то же время на него мною было обращено внимание (контрразведкой) в виду его добрых отношений с г. Кюрцем, высланными в г. Рыбинск по подозрению в германском шпионстве…»

Такова история с запиской на заседании 3 августа. А Следственная комиссия заинтересовалась этой историей, и я подробно ее излагал потому, что вся эта история послужила для ген. Корнилова достаточным основанием для гнусного заявления: «Врем. Правительство… действует в полном согласии с планами Германского Генерального Штаба» – заявления, помещенного в первом знаменитом манифесте Корнилова к «русским людям» (составленном, к слову сказать, приятелем Кюрца – Завойко).

Председатель. Не ездил ли 3–4 августа в Ставку генерал, полковник тогда, Барановский и чем была вызвана эта поездка? Мы имеем в виду выяснить, когда начинаются более определенные доклады относительно возможного заговора в Ставке.

Керенский. Это давнишняя история. Гораздо раньше поездки Барановского.

Шабловский. Раньше 3–4 августа?

Керенский. Вы знаете, что на Московском Совещании была попытка…

Шабловский. Это было уже позднее, а 3–4 августа…

Керенский. Почему ездил Барановский? Может быть, тогда шел вопрос о введении военного положения в связи с Ригой.

Крохмаль. Нет, Рига была взята после Московского Совещания.