— Тут пока одно объяснение: какое-то время эти два, а точнее говоря, все четыре треугольника были прикреплены к пятому, так сказать, основному, но потом, когда обстоятельства стали меняться, эту композицию разъединили…
— Для чего? — неожиданно спросил Зенченко.
— Возможно, именно для того, чтобы можно было в условиях серьезной опасности разойтись в разные стороны, сохраняя некое духовное единство, а после того как опасность минует, вновь собраться.
Зенченко кивнул, соглашаясь, и Свешников вдохновенно закончил:
— А поскольку никто не знал, как долго это продлится, как долго надо будет скрывать прежнее единство, было тогда же оговорено, что доказать причастность к существовавшей некогда Семье, можно предъявив эти самые ордера!
— Что за «ордера»? Что за «семья»? — удивился Зенченко.
Свешников поправил лежащие рядом треугольники и сказал:
— Для себя, подчеркиваю, только для себя, я называю каждый такой знак «ордером семьи». Причем, повторюсь, «семья», «единство», «ордер» в данном случае — просто слова, термины, а дело тут гораздо масштабнее и серьезнее. Речь идет о большом объединении, границы которого надо понять, а ордер — это документ, доказывающий принадлежность к данному единству.
Он обвел всех взглядом и закончил:
— Во всяком случае, повторяю, более компактной системы, которая объясняла бы то, что мне стало известно, особенно в последние дни, я не нашел. Кроме того… Вчера я получил косвенное, но весьма прозрачное подтверждение этой концепции: вчера эти двое постоянно вели речь о некоей «семье», называя меня «собратом», и вели речь о «знаках», которые я должен вернуть им, ибо к бабушке они попали по ошибке.
Зенченко помолчал, а потом спросил:
— Вам все-таки кажется, что все поиски и происки, касающиеся вас, вашей бабушки, Георгия, как-то связаны с намерениями восстановить семейные связи?
— Речь идет не о конкретной, условно говоря, «моей» семье, а о чем-то более разветвленном, я же объяснял! — ответил Свешников.
— И я говорю именно об этом, — сказал Зенченко. — Ваши доводы серьезны, но пока настолько условны, что…
Свешников снова кивнул, полез в сумку и вытащил еще один листок.
— Треугольник — одна сторона листка, — пояснил Свешников, — а на второй вот этот странный текст…
Это был точно такой же листок, как и тот, который Рябов получил в Питере от Локетко, и, понимая, что теперь произойдет, он с улыбкой перевел взгляд на Нину. А она, сделав недоуменное лицо, взяла чистый лист бумаги, повторила свой фокус. Свешников и Зенченко застыли, причем Кирилл Антонович не скрывал своего восхищения, и, кажется, оно касалось не только интеллекта Нины Денисовны!
Первым пришел в себя Зенченко:
— Но Доброхотов никогда мне не говорил ни о чем подобном! Знаете, Нина Денисовна, я, как и все мы, конечно, слушал вас и все это время пытался понять, откуда у вас все эти… знания, все эти предположения, версии…
— Говорю же, мы с папой часто разговаривали, — пожала плечами Нина. Она старалась показывать равнодушие, но ей это плохо удавалось. Во всяком случае, глаза ее сверкали!
Внезапно ожил телефон Зенченко. Он посмотрел на экран, встал и двинулся на выход, а по выражению его лица стало ясно, что звонок весьма и весьма некстати. Через несколько минут он вернулся, чтобы, стоя в дверях, показать Рябову, что нужно поговорить вдвоем. Во дворе, выбрав место, которое хорошо просматривалось, сказал негромко:
— Звонил тот самый человек, который… ну, я вам рассказывал, что год назад мне порекомендовали проконсультировать тех двоих, кто вчера…
— Понял, — перебил Рябов. — Серьезная проблема?
Зенченко помолчал, потом сказал:
— Если честно — да! Человек, не числящийся ни в каких списках и рейтингах, не занимающий никаких должностей, но имеющий друзей и знакомых всюду! И это бы еще полбеды, не имей он такого влияния!
— Вообще никакой должности не занимает? — уточнил Рябов.
— В том-то и дело, — подтвердил Зенченко. — Но я знаю несколько случаев, когда люди, занимающие высокие посты, имели серьезные проблемы, отказав ему в сотрудничестве.
— Что за человек-невидимка? — удивился Рябов.
— Сведений крайне мало, хотя я интересовался им еще с того случая… — признался Зенченко. — Между нами… В определенных кругах его знают как Торопа…
— Торопа?
— Да, — кивнул Зенченко. — Говорят, для него убить человека проще, чем высморкаться…
— Откуда он? — спросил Рябов. Он вспомнил, что именно так сказал о своем знакомом дядя Толя.
— Из Питера, но это неточно…
— Дайте время, попробую что-нибудь выяснить, — сказал Рябов.
Дяде Толе он позвонил, отправившись к Сильченкам. К ним он, конечно, не собирался, но и разговаривать при ком-то не хотел. Дядя Толя, поздоровавшись и выслушав, был конструктивен:
— Погоди, дай мне несколько минут, я перезвоню.
Перезвонил минут через десять:
— Завтра в первой половине тебе позвонят и предложат встречу. Не отказывайся и не бойся!
25