Дверь отворилась. Слэп, за миг до этого привычно обратившийся к дару, ощутил, как в маленькое помещение ворвались языки внимания – словно бесплотные, сотканные из тугих воздушных струй щупальца. Они тут же заполнили всё помещение, облизнули барную стойку, метнулись к сидящим за столиками фрогам. Слэп сделал легчайшее движение – не физическое, но и не мысленное, а как бы нечто среднее… Едва намеченное, оно разделило жадные потоки, и сделавшееся вдруг необычайно гладким тело проскользнуло меж языков. Призрачное давление тут же ослабло, сделалось почти неощутимым. Так бывало всегда: стоило уклониться от первого натиска, пустить его мимо себя – и поддерживать незаметность становилось гораздо легче. Слэп не мог находиться в этом состоянии столь же долго, как его брат, – тот как-то обмолвился, что однажды довелось быть невидимкой почти сутки. Впрочем, Икс и чужое внимание воспринимал немного иначе – похоже, но чуть по-другому.
Компания головорезов устроилась за столиком в дальнем углу. Призрачные языки мало-помалу успокаивались, втягивались в своих обладателей. Слэп знал, что пройдёт совсем немного времени – и они сократятся до минимума, скользя и переплетаясь промеж своих, словно клубок совокупляющихся змей, лишь изредка выстреливая в сторону барной стойки. Для Икса чужое внимание имело ещё и эмоциональный окрас – он каким-то образом отличал враждебное от дружественного и мгновенно определял, как те или иные фроги относятся друг к другу. Слэп таких тонкостей не различал. Он всегда немного завидовал таланту брата – впрочем, не слишком сильно. Дар делал их на голову выше всех прочих; и осознание собственной исключительности он быстро научился воспринимать как данность, а обретённую власть – как неотъемлемое право. И сейчас это было право знать, о чём беседуют головорезы Кроста во главе с кислолицым Маринадом.
Икс и Слэп, более известные в определенных кругах как «братья-невидимки», поднялись со своих мест и направились к дальнему столику.
Я простоял у руля всю ночь. Рассвет принес семейству Ориджаба радостные вести: нашлись Пиксин и Элин. По словам мелкого фрогги, девчонка спрыгнула в трюм, где он облюбовал себе местечко. «Чужие пришли!» – этих слов оказалось достаточно. Догадливый Пиксин тут же с головой зарылся в груду мешков с рафией. Он слышал недолгий шум драки, слышал, как грохочут по палубе тяжёлые шаги. Мафиози бегло осмотрели груз, но его не заметили.
– Я сначала даже дышать боялся – вдруг кто-то в трюме остался, подстерегает! А потом стемнело, и я как-то незаметно уснул…
– Ага, продрых всю ночь, засранец, пока мы валялись связанными! – недобро сверкнул глазами Роффл.
– У-у, гадёныш!
– Так а чего я мог-то?! – возмутился Пиксин, – Ну, и меня бы повязали – тебе что, легче стало бы?
– Ещё и спорить, зар-раза?! – Роффл замахнулся, но мальчишка проворно отскочил назад и скорчил рожу.
– Кто бы говорил! – презрительно бросила Татти.
– Забыл, что ли, из-за чего всё случилось? Не полез бы ты в этот бар – глядишь, обошлось бы без приключений! Ты кем себя возомнил, а? Чтоб я ещё раз дала тебе хоть монетку…
– Не твоего ума дело. А деньги общие, ясно? Свои у тебя появятся, когда в чьей-нибудь койке заработаешь – у тебя это лучше всего получается…
Семейство затеяло свару. К сожалению, Папа Ориджаба был внизу, в каюте, и не мог угомонить своих отпрысков. Я слушал этот обмен оскорблениями вполуха. Гораздо больше меня занимала Элин… Маленькая Элин, которая, как я теперь понимал, была не такой уж маленькой.
Никто и не подумал увести девчонку вниз и запереть в каюте. Этой ночью она могла удрать от незадачливых киднепперов тысячу раз – и всё же осталась здесь, с нами. Элин присмотрела себе местечко возле палубной надстройки – там, где козырёк крыши защищал от падающих с неба потоков воды, и сидела, вытянув ноги, подставляя босые ступни под дождь… Некрасивый, даже уродливый ребёнок – если смотреть на неё, как на семилетнюю девочку. Но у семилетней вряд ли хватило бы сил отправить за борт матёрого мафиози – причём, скорее всего, уже мёртвым. Её руки и ноги были тонкими, но не по-детски жилистыми. Пропорции тела могли обмануть неискушенный взгляд – тощее тело, крупная голова; вот только кожа не имела той особенной гладкости, что присуща лишь ребёнку… Теперь, когда с моих глаз упала пелена, многое становилось очевидным. Но почему этого не разглядел никто из Ориджаба, даже Татти и Олури – они же возились с ней больше всех, спрашивал я себя. И сам себе отвечал: потому, что они не читали письма генерала Звездуа. Фроги, как и люди, замечают только привычные вещи.
Есть один старый принцип. Среди всех возможных объяснений выбери то, которое не противоречит ни одному из совокупности известных фактов, – и оно окажется верным, как бы нелепо и абсурдно на первый взгляд ни было.