Дело марсианцев

– Не было их там, дурачок! А то бы сразу поняли, что марсианцев никаких нет, а увлек меня в небеса обычный человек. Они позднее явились, да так и просидели без толку целый час, пока неладное не почуяли.

– То уже не имеет значения…

Тихон с усилием отодвинулся от Манефы и подтолкнул ее вперед. Она еще попыталась пытливо поймать его взгляд, однако не смогла и тряхнула волосами, вернув себе надменное выражение.

– Поселишься пока у Акинфия, коли больна, – сказал он.

С той минуты до самого Облучкова они едва ли обменялись двумя словами.

К немалому облегчению поэта и Глафиры, усадьбы оказалась цела – когда они поднялись на последний перед нею холм, специально чтобы обозреть окрестности, из трубы мирно поднимался дым, а дальний луг у деревни был полон жующей скотины. Ничто не говорило о нашествии татей. А может, они сюда и не наведывались, приберегая визит на «удобное» время – скажем, темную ночь? Впрочем, сейчас кошевники Дидимова вполне могли орудовать в Разуваевке, выпытывая людей графа Балиора, где скрывается их хозяин.

Припекало, а по синему небу плыли редкие кучевые облачка, так что общая картина Акинфиевых владений приобрела такой же вид, как на полотнах голландских мастеров кисти.

– Что ж, неплохо, – заметила Манефа с Копны, на которую она взобралась почти сразу, как повздорила со «спасителем». – Поживу пока у доброго господина Маргаринова, поговорим с ним о точных науках…

Ни Глафира, ни Тихон не нашли, чем на такое намерение ответить.

Скоро они уже подъехали к усадьбе. Поэт первым делом снял с бедной Копны седло и задал ей корму, Глафира же с девицей Дидимовой тем временем ушли в дом. Послышались радостные восклицания Фетиньи и прочих домашних слуг.

Тихон был только рад, что ему не придется увидеть первое выражение Акинфиева лица, когда он только увидит, кто к нему пожаловал. Конечно, следовало по-дружески поведать обо всем, что случилось с Манефою за то время, пока он находился подле нее – от самого вертепа до ночи на полатях, но в то же время граф Балиор знал, что заговорит только под пыткою со стороны механика. Как бы все-таки раскрыть глаза влюбленного ученого на характер и диавольский нрав прелестной девицы? Не послушает ведь, мимо ушей пропустит, неземной красой ослепленный! И она сейчас наверняка расстарается, всю поддельную кротость явит, лишь бы умаслить Маргаринова и остаться в его доме насколько задумала.

Тихон вздохнул и с тяжелым сердцем отправился вослед хозяйке с гостьей.

«Праздничная» суета там уже буквально кипела, наверняка и стол в гостиной накрывали. Поэт выслушал счастливые причитания встреченной им девушки и приступил к ней с вопросом:

– Чужие тут были нынче или вчера?

Но та округлила глаза в ужасе и умчалась с поручением от хозяйки, да Тихону и не надо было больше, чтобы понять – да, являлись Фаддей со товарищи, напугали Фетинью до колик. Хорошо хоть Акинфий жив остался.

– Ну где ты там, брат Тихон? – услыхал он со второго этажа призыв друга. В голосе механика ощущалось подлинное счастье, словно на него снизошла Господня сила и благодать.

Он расположился в кресле в свом кабинете и обнимал обеих девиц, которые стояли подле него и лучились довольством – впрочем, Глафира при этом слегка хмурилась с напряженным видом, поскольку ей явно не нравилось нахальство гостьи. Манефа же едва не трепала волосы Акинфия в порыве сочувствия и всем видом выражала озабоченность его раной.

– Как жаль, что это из-за меня проклятые тати тебя поранили, Акинфушка, – приговаривала она. – Ну ничего, теперь я с тобою, помогу ласкою! Tu verras, ta coupure sera guérie vite[49].

Акинфий буквально рдел от восторга и порывался вскочить, однако обе девицы не позволяли ему, дружно придавливая к креслу. Механик, кажется, обезумел от одного только близкого присутствия Манефы и ее добрых слов. Все у него из памяти вылетело – и ее сардонические слова, и насмешки в пещере, и обидный хохот. «А ведь и я был таков только вчера», – самокритично подумал Тихон и через силу улыбнулся. Не вправе был поэт вмешиваться и давать советы, по крайней мере теперь, когда его старшему другу непосредственно ничего не угрожало.

– Барышня Дидимова теперь простужена, не надо бы тебе с ней близко общаться, – заметил он.

– Именно! – подхватила Глафира. – Мы бы отвезли ее в Епанчин к батюшке, да боится простыть окончательно. Пойдемте, мадемуазель, я покажу вам комнату, где вы сможете быстро поправить здоровье. И вода уж, поди, для вас нагрелась, чтобы дорожную пыль отмыть, – насмешливо добавила она.

– Но все собираемся к обеду! – воскликнул Акинфий, на мгновение омрачившись. – Считайте, что это мой приказ как прапорщика. Слышите, через полчаса будет обильная трапеза, и Манефа непременно должна подкрепить силы.

Девицы наконец удалились, а Тихон расположился рядом с механиком и какое-то время принужден был наблюдать за его глупо-счастливой физиономией. В это время он и опорожнил походную суму от предметов, которыми снарядил его механик – а осталось от них всего пузырьки с химическими веществами и несколько стрел.

Наконец Акинфий опомнился и обратил взор на товарища.