Дело музыкальных коров

— Наверное, мы могли бы потесниться, но мы уезжаем прямо сейчас.

— Ну и отлично, — отозвался Острандер.

— Но вы… вы же говорили, что стали почти членом семьи. Разве вы не хотите дождаться хозяев, чтобы попрощаться?

Острандер оставил ее вопрос без внимания:

— Им известно, что я рано или поздно уеду. Честно говоря, сумрачная атмосфера в гостинице меня угнетает. Что до прощания, то лучше уехать сразу, покончить с этим побыстрее. Ненавижу расставания.

Роб Трентон, вспомнив тот взгляд, которым одарила Мари Острандера прошлым вечером, подумал: «Неужели он уедет, не дождавшись ее?» Впрочем, Линда Кэрролл то ли не заметила ничего особенного в его спешке, то ли пожалела его.

— Конечно, — призналась она Робу, — я могу понять, что он чувствует. Я сама терпеть не могу прощаться. А здесь все словно окутано мраком. Мне вполне хватило и одной ночи. Мне жаль их, но… ведь…

Роб молча кивнул в ответ.

Но на самом деле Роб постарался оттянуть момент отъезда, чтобы у Мари был хоть какой-то шанс вернуться и проститься с тем, кто, по его же собственному признанию, стал почти «членом семьи».

Однако Острандер вскоре появился с тщательно упакованным багажом. Он был подозрительно оживлен, и Роб решил, что Мертон начал собирать вещи еще с вечера.

Мсье Шарто ничего не сказал, когда ему сообщили, что Острандер уезжает. Казалось, он был не способен выразить никаких эмоций. Он как в летаргическом сне просматривал счета. Острандер оплатил проживание, положил чемоданы на крышу автомобиля и в багажник, забив машину до отказа. Потом торопливо пожал руку хозяину, простился с ним по-французски, похлопывая его по плечу. Когда на глаза Рене Шарто навернулись слезы, Острандер напоследок дружески хлопнул его по спине и залез на заднее сиденье.

— Я и не думал, что у меня столько вещей, — извиняющимся тоном объяснил он, обезоруживающе улыбаясь. — Если вы перевезете меня через границу, я отправлю багаж в Марсель и пересяду на поезд.

— Вы отплываете из Марселя? — спросила Линда.

— Да.

— Каким теплоходом?

— Ну, — начал он добродушно, — зависит от расписания. Я возвращаюсь в Штаты первым же лайнером.

Он принялся устраиваться поудобнее; ему пришлось согнуть длинные ноги так, что они почти упирались в его подбородок, но он не жаловался. Роб Трентон занял свое уже привычное место впереди, и маленький автомобильчик запыхтел, карабкаясь по холму легко и быстро, словно желал поскорее вырваться из печальной гостиничной атмосферы.

На заднем сиденье Острандер вещал о характере местных жителей, достопримечательностях и архитектурных памятниках, которые без него они бы оставили без внимания. Безусловно, он был очень наблюдателен, постоянно подмечал и описывал своеобразные обычаи страны.

Когда они остановились, чтобы пообедать, оказалось, что у Острандера сильно затекли ноги. Он притворился, будто застыл в согнутом положении от долгого сидения в автомобиле, и это было так комично и остроумно, что даже Роб не мог сдержать смеха. Впрочем, представление возымело желаемый эффект, и Линда настояла на том, что они с Робом должны поменяться местами, и Острандер все дневное путешествие провел на переднем сиденье.

Роб Трентон, приютившись на заднем сиденье в окружении бесчисленного багажа Мертона, превратился в молчаливо-внимательного, но равнодушного слушателя рассказов Острандера.

Поведав о том, как фермеры строят наклонные опоры к чердакам домов, где хранят сено, приподнимая тем самым крышу над комнатами, Острандер перешел к необычным колокольчикам на шеях швейцарских коров.

Роб был вынужден признать, что Острандер сел на своего любимого конька. Даже ему был интересен его рассказ.

Время от времени, по просьбе Острандера, Линда останавливала автомобиль, и они, стоя в высокой зеленой траве, слушали мелодичный звон, доносившийся с горного пастбища.

— Колокольчики никак нельзя назвать грубыми. Они созданы специально ради совершенства простой сельской гармонии: начиная с громкого гудящего колокола на шее быка и заканчивая тонким треньканьем колокольчика теленка, все стадо коров издает целую симфонию звуков, которые вписываются в красоту деревенской природы, — рассказывал Острандер, — а определенные тона не просто гармонируют с природой — каждый владелец скота отличает своих животных по звучанию их колокольчиков. Если одна из коров потеряется, хозяин не только обнаружит пропажу, но и по отсутствию той или иной ноты в общей мелодии сразу определит беглянку.

Острандер, казалось, всерьез увлекся швейцарскими колокольчиками, он даже похвастался, что у него в багаже — две коробки с коллекцией колокольчиков, которая, как он надеется, послужит наглядным пособием на его лекциях в различных клубах по его возвращении в Штаты.

Рассказ Острандера был столь убедителен, правдоподобен и мил, что Роб Трентон начал опасаться перспективы превратиться вскоре в неодушевленный предмет весом в шестьдесят пять килограммов, который забросили на заднее сиденье автомобиля, чтобы сбалансировать коробки с колокольчиками, которые так любовно коллекционирует Острандер.