Дело не в тебе, дело во мне (ЛП)

— У тебя здесь много белого. Негативное пространство не обязательно плохой элемент… ты не хочешь уменьшать объём комнаты или отвлекать внимание от вида, но с помощью нескольких ключевых произведений искусства ты действительно можешь дополнить общий тон комнаты.

Он не отвечает.

Я подхожу к окну и смотрю на океан. Летом гавань забита лодками. Мы находимся так высоко, что с такого расстояния они, вероятно, выглядели бы как чайки, качающиеся на воде, но в это время года ещё слишком рано для плавания. Вода холодная, сине-зеленная и бурная с белыми барашками. Если я прищурюсь, то почти смогу разглядеть маяк в устье гавани. Я сосредотачиваюсь на нём, демонстративно игнорируя мужчину за моей спиной, само присутствие которого я чувствую сквозь каждую частицу воздуха между нами.

— Какой твой любимый цвет? — резко спрашиваю я, всё ещё не глядя на него.

На мгновение воцаряется тишина.

— До вчерашнего дня я не был уверен, что у меня был такой, — загадочно говорит он.

Мне так любопытно, что я забываю игнорировать его. Я поворачиваюсь, вскинув брови.

Он не отошёл от стола. Его взгляд останавливается на моих глазах, пристально изучая мои радужки.

— Сегодня я бы сказал, что это васильковый цвет.

Подождите, что?

Мои колени на самом деле дрожат, слабея, как будто я какая-то девица 16-го века, падающая в обморок от слов прохвоста. Я быстро фиксирую их на месте, одновременно пытаясь и безуспешно, чтобы мои глаза, которые, по совпадению, или, может быть, не по совпадению, того же оттенка, о котором он только что упомянул, не слишком расширились при его словах.

— Ох, — произношу я категорично, чувствуя, как мой пульс выходит из-под контроля и колотится так сильно, что он, наверное, видит, как тот толкает мою яремную вену.

Его глаза опускаются к моей шее, вспыхивая какими-то нечитаемыми эмоциями. Да, он точно это видит, а затем его взгляд опять поднимается на мои глаза.

— Итак, что у тебя есть для меня?

— Что? — пищу я, мой голос снова наполнен гелием.

Его улыбка становится ленивой, но она не касается его глаз. На мой вкус, они всё ещё слишком напряжённые.

— Картины, Джемма. Какие картины у тебя есть для меня?

— Ох, — говорю я снова. Да, ты идиотка. — Верно. Картины.

Его губы дёргаются.

Я отрываю портфолио от груди впервые с тех пор, как вошла в его кабинет, запоздало осознавая, что использовала его как щит. Я наклоняю голову, чтобы он не видел, как румянец заливает мои щеки, и начинаю листать страницы, как будто от этого зависит моя жизнь.

— Может быть, что-то абстрактное, чтобы сочеталось с чистыми линиями пространства и мебели. Но не слишком абстрактное, не безумно абстрактное, просто вполне абстрактного, чтобы обеспечить небольшой баланс, — я бормочу что-то себе под нос, перелистывая страницы в поисках конкретного фрагмента, который я видела в папке несколько недель назад. — Очевидно, что это должно быть по-мужски. Смелые мазки, сильная палитра. Может быть, Морелле⁶, но что-нибудь от Сулажа⁷, вероятно, подошло бы лучше…

— Джемма.

Его голос низкий и звучит ближе. Я чувствую, как волосы встают дыбом у меня на затылке, когда я понимаю, что он больше не находится на безопасном расстоянии, в другом конце комнаты, прислонившись к своему столу. Он каким-то образом переместился, а я этого не заметила. Клянусь, я почти чувствую твёрдую стену тепла, которую его тело источает через оставшееся между нами пространство. У меня пересыхает во рту, слова мгновенно испаряются, но я не отрываю глаз от каталога в руках, которые внезапно начинают дрожать.

— Да, — говорю я с придыханием, даже не пытаясь убедить саму себя, что на меня не влияет его близость.

— Джемма, — повторяет он, его голос становится ещё тише.

Он ждёт, пока я неохотно подниму глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Мне требуется всё моё самообладание, чтобы не отступить назад, когда я вижу, как близко его лицо, его глаза в миллиметрах от моих, два озера ледяных, непроницаемых эмоций. Я не могу смотреть в них, это чересчур, поэтому вместо этого мой взгляд опускается на его рот, думая, что на нём будет легче сосредоточиться.

Я ошибаюсь.

Он слишком чертовски красив.

Это нарушает все мои правила.

Видите ли, у меня есть теория, что люди — это просто живые, дышащие, говорящие формы искусства, каждая из которых создана в разной технике и вырезана из разных материалов. Каждый красив по-своему. И конечно, красота в глазах смотрящего, она полностью субъективна и меняется в зависимости от ваших обстоятельств, обычное бла-бла-бла… но в большинстве случаев довольно легко классифицировать людей.

Типа, хорошо, вы знаешь тех женщин, которые великолепны и никогда не знают об этом? Или мужчины, которые спокойно проходят по жизни, красивые и незамеченные, никогда не требующие внимания и не требующие признания?

Это твои акварели.

А громкие, жизнерадостные, великолепные и знающие себе цену создания с яркой помадой и шкафами, полными ярких цветов и нарядов, которые они никогда не надевают дважды?

Акриловая краска.