Дело Нины С.

Каким на самом деле был Ежи? Моя сестра сказала: «Из-за кого ты плачешь? Это был низкий человек…» Однако я успела его немного узнать. Он бывал и таким, безусловно, его болезненное отношение к деньгам, жажда накопления приводили к тому, что он мог быть жестоким. Его скупость проявлялась по мелочам, что выводило меня из себя, но чаще смешило.

Я помню сцену на Шри-Ланке. Мы посещали фабрику чая, хозяин велел показать нам также плантации, где его выращивают. Между ровными рядами кустов двигались женщины с полотняными заплечными мешками и срывали уже созревшие листочки. Одна из них подошла и взяла меня под руку, а вторая взяла за руку Ежи. Они водили нас по этому полю, показывали, как созревает чай и какие листочки надо срывать. Работницы фабрики в конце экскурсии вежливо нам поклонились. Своей сопровождающей я дала местную банкноту, она поблагодарила меня с улыбкой, а Ежи высыпал на ладонь своей несколько мелких монет, она посмотрела на них, а потом с презрением бросила на землю.

– Кто не уважает деньги, всегда будет бедным, – сказал он, уязвленный.

В какой момент он решил, что уже не хочет со мной быть? Я не сумею точно установить эту дату. Мы начали ссориться из-за пустяков, но где-то подспудно назревал серьезный конфликт – из-за образа жизни. Я не могла смириться с тем, что у него оставалось все меньше времени для меня. Вначале он лишил меня вечерних прогулок, которых я ждала целый день. Обычно мы шли в обнимку через шоссе в Подкову Лесную и там делали круг среди красивых старинных вилл. Иногда мы останавливались полюбоваться их красотой.

– Все-таки что стильно, то красиво, этому ты меня научила, – сказал он.

А я вспомнила поездку в Белосток, в дом Ежи, который теперь был только наполовину его, потому что они с Икой произвели раздел имущества. Я хотела, чтобы он отказался от своей половины, нам она была ни к чему, но он ужасно возмутился, я впервые увидела злость в его глазах.

– Это куплено за мои деньги! – сказал он.

Дом был большой, обитый сайдингом, внутри только частично отделанный, потому что в какой-то момент закончились средства. Но на первом этаже сплошь мрамор: полы, камин… позолоченные украшения, и, к сожалению, все в очень дурном вкусе. Полы были покрыты ковролином. После отъезда хозяев в Германию дом сдавался внаем.

Личные вещи были снесены в подвал. Мы спустились туда, потому что Ежи что-то искал. Он перекладывал кучи одежды в огромном шкафу, а я блуждала взглядом по атрибутам его прежней жизни, которые теперь были спрятаны в картонные коробки. Среди всех этих вещей я увидела высокий стульчик для кормления ребенка, и это навело меня на мысль о том, что я не смогу соперничать с его прежней жизнью, что она будет проникать в наши отношения через каждую возможную щель, – и как знать, не разнесет ли ее в клочья в конце концов? Символом моего поражения должен был стать именно этот детский стульчик, который наверняка принадлежал одной из дочерей Ежи.