— Ну? Узнали? Вставайте, прошу вас, довольно с вас комедий. Внизу коляска ждет, я вас к своей тетушке свезу, в себя придете… Недалеко совсем, на Знаменской.
Иноземцев потянулся рукой к ее щеке, но не достиг — голова закружилась, в глазах потемнело. Пальцы как будто прошли сквозь коварную пришелицу.
— Уйди, — взревел он, замахав руками. — Уйди, проклятая. Сколько ты еще будешь ходить за мной?
Хотел подняться из-за стола, но зацепился за ножку и рухнул на пол, стянул скатерть со стаканом и штофом. Эфемерная дымка в шляпке задрожала и отпрянула. Иноземцев скинул с себя мокрую скатерть, привстал и огляделся. Но в кабинете, кроме него, уже никого и не было. Даже дверь оказалось плотно притворенной.
— Черт, — выругался Иван Несторович, оттирая сюртук, весь теперь залитый водкой. — Ненавистные галлюцинации!
Встал на четвереньки, принялся искать очки. Проползал минут десять, преодолевая подступающую к горлу дурноту, прежде чем нашел их. Кое-как поднялся и, цепляясь за стену, вышел.
Бог знает, как он добрался до дома, но уже вовсю брезжил рассвет.
Встретившая Иноземцева в ночном чепчике госпожа Шуберт напрочь позабыла все русские слова, а заодно и немецкие, лишь охала и причитала междометиями, по-матерински отчитывая и пытаясь при этом поведать, как Варя вчерашним утром бежала за ним с его пальто, да не успела. Но на лестнице вдруг заойкала и закудахтала еще пуще.
— Ифан Незторофич, фас искать изфолит челофек из палицсия, — выпалила она, прижав ладони к щекам. — Только што укатить, тесять минут назат. Я гофорить фы ф польница, и он ушоль.
— Кто прихотить? — переспросил Иноземцев, совершенно непреднамеренно передразнивая бедную напуганную хозяйку. Он стоял, качаясь, и хлопал себя по карманам. Все его существо было сосредоточено на поиске ключа.
— Челофек из палицсия. Светлый ус, синий мунтир.
— Заманский, — одними губами прошептал Иноземцев, мгновенно трезвея. С третьей попытки он наконец попал ключом в замочную скважину.
— Я гофорить, фы в польница. А кте фам еше пыть, как не ф польница. Фы только рапотать и рапотать.
— Да-а, — доктор глянул на залитый водкой сюртук; оттого, что пришлось наклонить голову, та закружилась, и Иван Несторович едва не упал, вовремя схватившись за ручку двери.
— Досто-почтенная Розина Александ-ровна, — начал он, все еще шатаясь при входе в свою комнату. — Сколько я вам должен остался?
— Та фы софсем нетафно оплату фносиль. Теперь три рупля и тезять копеек напежаль. Фы уезшать исфолит? Што-то стряслось?
— Нет, не беспокойтесь, покорнейше прошу, Розина Александровна, мне только домой съездить нужно… от батюшки… письмо пришло, в аптеке дело срочное возникло. Сегодня пришло… а дело очень срочное, — говорил Иноземцев, торопливо собирая вещи в саквояж. Сгреб тетради, книги с полок бюро — уложил на дно, достал из нижнего яруса ящиков шкафа дорожный медицинский чемоданчик, открыл, проверил, все ли инструменты на месте. Потом отсчитал пять рублей.
— Не беспокойтесь, я ненадолго. Комнату прошу для меня придержать.
Квартирная хозяйка деньги приняла и, все еще продолжая причитать, удалилась, хотя было видно, как очень хотелось знать, отчего это за ее постояльцем гонятся синемундирные, где это он весь день пропадал и ходил ли в зоосад поглядеть на сбежавшего зверя. Но душевная тонкость старушки не позволила мешать приготовлениям молодого человека к столь спешному и, несомненно, важному вояжу.
Иноземцев обнаружил в шкафу выстиранный и отутюженный Варей костюм. Принялся одеваться. Пыхтя и жмурясь, он вскоре сменил платье, напичкал сумку одеждой, какая попалась под руку, и выскочил в коридор, не позабыв на этот раз пальто.
К счастью, поезд Николаевской железной дороги должен был отбыть в одиннадцать утра, то бишь через полчаса. Иноземцеву удалось приобрести едва не последний билет в вагон третьего класса. Ничего, что не первый и даже не второй класс, зато здесь проще раствориться в толпе, да и финансы следовало поберечь. В окошко он сунул деньги и просроченное разрешение участкового пристава, чудом выхлопотанное когда-то Натали Жановной.
А потом поспешил на перрон так, будто удирал от огня. Как кассир не заметил подлога, одному богу известно. Поскорее забился в самый угол вагона, поднял воротник, а очки, напротив, снял. Быстрей, быстрей! Ну же, когда последний колокол известит о спасении?
Едва поезд тронулся, ординатора бросило в холод, заломило в костях, глаза заволокло влажным туманом. Он ничего не видел. Кутался в пальто, никак не мог согреться и уснуть.