Дело о физруке-привидении [СИ]

— Самое крутое — не это. Откуда Любаша уперла сюжет? Догадайся с трех раз.

Дети за стенкой уже буйствовали. И Ленка поторопилась сдаться.

— Чуковский, «Муха-Цокотуха», — огорошила подружку Кира.

— Да-а, — пробираясь в эпицентре подушечного боя, повторяла себе под нос Ленка, — это да-а.

Потому что других слов у нее не было.

… Представление длилось своим чередом. Происходило оно на открытой эстраде, и спецэффектов было всего два карманных фонарика и лазер, отнятый у кого-то из малышей, дразнивших красным лучиком девчонок и кошек. Зато реакции зрителей мог позавидовать и Большой театр.

Оказалось, что самое страшное — не танцевать канкан: когда тебя обнимает за талию Вадимчик, ноги сами отрываются от земли. Труднее всего было удержать рвущийся наружу дикий смех, зародившийся уже тогда, когда на сцену выпорхнула, маша марлевыми крылышками, Муха-Жанночка. При каждом ее порхании прогибались и вздрагивали доски, на телесах трепетала какая-то полупрозрачная черная тряпка, а над головой мотались на проволочках две кухонные мочалки. Зал, в отличие от Киры, имел право реагировать, и хохот и хлопки едва не снесли амфитеатр. Второй взрыв последовал, когда в кордебалет вломился экспедитор Володя в черных очках, зеленой пачке из папиросной бумаги, с огромными надписями «кузнечик» на спине и груди. Массовка истерически хихикала и подвывала залу, когда он на корточках обскакивал сцену с убийственно мрачным выражением лица. После этого под рукой Любочки зловеще взвыли динамики, и на сцену пополз Ванечка в черном трико, с чулком, надетым на голову. Любочка гнусавым голосом комментировала происходящее. Жанночка заметалась, самовар-Вадим спрятался за Киру, а кузнечик наконец упал со сцены. И, очень смешно хромая, побежал в медпункт. Все почему-то решили, что так и нужно, и проводили его аплодисментами.

Мафия свирепствовала. Воспитателям восьмого отряда с трудом удалось удержать детей от спасательной акции. На физрука Геннадия Андреевича сперва никто не обратил внимания. Только Любочка бросила на него зверский взгляд и рявкнула:

— Комарик, по-шел!!

И Гена пошел.

Зрители повскакали. Они орали, били в ладони и прыгали на скамейках. Скромный стеснительный Генаша стал героем дня. Он под музыку метался по сцене, старательно огибая связанную, якобы горько рыдающую Жанночку, задирал ноги выше головы и уклонялся от струй Ванечкиного водяного пистолета. Вода окатывала радостно визжащих зрителей. Генаша перекувыркнулся через голову, три шага прошел на руках и рухнул. Мафия лежала под ним, дрыгая конечностями — издыхала в конвульсиях. Музыка стала бравурной. «Букашки и козявки» вылезали из-под скамьи. Развязали Жанночку, и она пала на руки победителю. Физрук прогнулся, но устоял. Зрители засвистели и забились в овациях. Занавес.

Тут-то и влюбилась в Генашу Ирочка.

Страшно подумать, что может успеть натворить влюбленная женщина за какие-то полчаса между ужином и дискотекой, даже если этой женщине пять с половиной лет.

Генаша в некой прострации продолжал сидеть на краю сцены даже тогда, когда воспитательницы сумели наконец утащить ошалевших от восторга детишек, хотя и сами оглядывались поминутно и пожирали физрука очень странными взглядами. Ускакал, улыбаясь до ушей, хорошо лупанув по плечу, музрук Ванечка, отцепилась с поздравлениями и ахами Любаша… Гена наконец-то остался один. Несмотря на невысокий рост и кажущуюся хрупкость, был он сложен прекрасно: узкие бедра, широкие, разработанные и загоревшие на дачном семейном участке плечи, аристократически маленькие кисти и ступни… Лицо с почти медальным профилем, с разлетом не широких и не узких бровей над зеленоватыми миндалевидными глазами. Расчесанные на прямой пробор, тоже разлетающиеся, как крылья, темно-русые волосы… Андреич как-то развернулся весь сейчас — когда на него не смотрели. И вдруг — вдруг в зубы ему ткнулась охапка выдранного с корешками клевера, спорыша и прочей флоры. Генаша от неожиданности даже проглотил какой-то листик и стал лихорадочно отплевываться: он знал, что среди травок попадаются белена и дурман!..

— Лошадка должна хорошо кушать, — прозвучало назидательное. Точнее, прозвучало «вошадка довжна ховошо кушать», а об остальном Генаша догадался. И при этом чудом извернулся, потому как подозрительная зелень снова оказалась почти что во рту.

— Кушай, вошадка, кушай… — подобие ангела — пышноволосое, голубоглазое, с ямочками на щеках и трогательно вскинутыми ресницами — решительной рукой направило охапку сена в потребном ему, то есть ангелу, направлении.

Физрук не умел лупить детей, тем более девочек. Тем более маленьких девочек (даже зная Ируськину репутацию). Рука у него не поднялась. А зря. Ируська буквально села ему на шею.

Сначала скормила траву, а потом села.

Поскольку Генаша мотал головой и отплевывался, Ируська пригрозила отвести его в медпункт к маме и там лечить, очень логично выведя, что если лошадь не кушает, то она больная.