Дело о физруке-привидении [СИ]

— Я сытый! — простонал Генаша. Ируська была неумолима. Тогда герой дня выбрал из охапки растений и с мученическим выражением на лице сжевал стебелек клевера: коровы едят — есть шанс, что и он выживет. Ируська смотрела Генаше в рот. Выплюнуть не было никакой возможности.

После этого физрука нежно взяли за руку и, заглядывая в душу, попросили:

— Покатай меня!

Превращение в верховую лошадь состоялось (Позднее Гена признался музруку Ванечке, с которым делил домик, что скорее в осла, с чем Ванечка охотно согласился). По дороге вокруг территории, которую Генаше, несмотря на усталость, пришлось проходить бодрым галопом, Ируська объясняла, как будет холить, лелеять, поить и кормить свою лошадку (с подробным перечислением ингредиентов, что вгоняло Генашу то в жар, то в холод), а напоследок осчастливила заявлением, что он — самая лучшая ее лошадка, и поэтому она, когда вырастет, обязательно выйдет за него замуж.

Разумеется, Ируська никак не желала слезать и постаралась въехать верхом и в столовую. Робкие попытки изменить «статус-ква» закончились позорной капитуляцией.

Триумфальный въезд Цезаря в Рим, лошадь Калигулы в Сенате, шествие русских войск по улицам города Парижа в 1813 году — все это оказалось ничем по сравнению с их появлением на ужине! (Гена утешал себя лишь тем, что остальные претендентки скорее всего от него отстанут.) Еще одна робкая попытка освободиться была пресечена самым решительным образом. Ируська сперва сообщила во всеуслышание о своих правах, застолбила охотничью территорию и заодно ногой своротила стакан с какао, и без того из породы редких и вымирающих. Генаша молча краснел и проваливался сквозь землю, осведомленные люди подсчитывали, на какое время он влип, кто-то хихикал в воротник или, возможно, выражал сочувствие, а мама дитяти смотрела оленьими глазами, время от времени повторяя: «Ирочка, слезь с дяди, пожалуйста» (все равно, что камланием остановить ураган). Когда Ируська смилостивилась и слезла, казалось, вся столовая перевела дыхание.

Мужчина в лагере — человек особый. Приходясь примерно по одному на восемь женщин (детишки не считаются), он может не сомневаться в потрясающем к себе отношении. Даже если он Тер… Игорь Леонидович. А Генаша сегодня сделался кумиром всех женщин «Чайки», а значит, и поварих. Поэтому перед ним в мгновение ока выстроились тарелки с огуречным салатом, хлебом, батоном, маслом, манной запеканкой угрожающих размеров и чайник с какао. Персональный чайник! Молоденькие поварихи то и дело выглядывали с кухни, чтобы предложить добавку.

— Куркуль, — сообщил Ванечка и полез в окошко за своей порцией. Ванечку любили и тоже не обидели.

— Что-то ты бледный, — нежный, как весенний листик, ломтик огурца, щедро обвалянный в сметане, просвистел мимо Генашиного уха: друг сочувствовал весьма энергично. — Ты кушай, кушай…

Гена вспомнил Ируську и, содрогнувшись, отодвинул от себя тарелку. Поварихи вздохнули.

Ванечка намазал батон, накрыл вторым куском сверху, посозерцал чудо своего кулинарного гения и стал обмазывать это чудо маслом с обеих сторон.

— Зачем? — вопросил физрук тоскливо.

— Закон Мэрфи. Бутерброд всегда падает маслом вниз. А тут растеряется, какой стороной падать.

— Может, проще не ронять?

— Подзакон закона Мэрфи. Если на бутерброде есть масло, он упадет обязательно.

Слышавшие это уважительно посмотрели на Ивана Владимировича. А тот вгрызся в свое продуктовое сооружение, запивая какао из носика чайника, так как стоять в очереди за стаканами ему не хотелось.

— Варварство, — заметила, проходя с подносом, Любочка.

— Ам-ням-ням, — строя невинные глазки, ответил Иван.

Геннадий Андреевич ковырялся в запеканке, выкрашивая из нее изюмины. Душа его была не здесь.

— Лошадка!

Генаша уронил вилку и полез за ней под стол. Ванечка подавился какао.

Они встретились под столом: Генаша и Ируська.

— Дискотека, — сказала Ируська. Гена понял, что вытаскивать его отсюда будут, как гангстера из известной книжки, вперед ногами. А когда рыдающий над его гробом Ванечка спросит: «Какие были последние слова моего друга под столом?», Ирочка с полным на то основанием сможет произнести в слезах: «Мать, мать, мать…»

— Детка, — сказал музрук, заглядывая к ним. — Дяди кушают. Все равно без меня не начнется.

Ирочка взглянула на него узким, как прорезь прицела, взглядом, сплюнула сквозь щербатые зубы и коротко пригрозила:

— Укушу!

Знакомы они были три года. Так что сомневаться в серьезности Ируськиных намерений не приходилось.

Ванечка демонстративно медленно откусил свой бутерброд, показывая, что зубы у него тоже есть:

— Тогда дискотеки — не будет.

Свершилось чудо: Ируська отстала. Но это только чтобы коварно взять реванш после.

— Ггаждане, пгекгатите мучить кошку!

— Это не кошка, это я, — объявила Ирочка, снизу вверх глядя на начальника голубыми невинными глазами. — Я его люблю, и пусть не смеет с другими танцевать. А-а…

Вопль получился еще более душераздирающим. Не одна несчастная — целое стадо кошек голосило, перекрикивая Дэцла. Тому было до Ирочки расти и расти.

4.