Дело о государственном перевороте

– Петров, Васнецов и Мишин пусть ждут внизу, авто к выезду готово? Не реквизировано?

– Нет, Аркадий Аркадьевич, в седьмом часу к нам прибыли ещё две машины с шоферами и запасом топлива.

– Почему не доложили? – Сверкнул глазами Кирпичников.

– Простите, но не хотел нарушать ваш покой.

– Хорошо, – и сам улыбнулся, весть была замечательная. Значит, слова Керенского не просто ночной трёп, а что—то большее, может быть, поворот в сторону безопасности. – Да, пусть оружие возьмут.

«Последнее лишнее», – подумал начальник.

До дома, где проживал Парамонов, добрались довольно быстро. митинговать перестали недавно, видимо, устали от постоянных лозунгов и пустых речей, которые бросались уже на ветер и никого не могли впечатлить, тем более поднять на какие—то действия. Улицы казались брошенными и покинутыми людьми. Хотя дворники начали мести перед домами, но всё равно обрывки газет, листовок, объявлений, прокламаций громадными бабочками пролетали вдоль зданий, уносимые куда—то шальным петроградским ветром.

Дом, в котором произошло кровавое несчастье, находился на Васильевском острове. В четыре этажа возвышался чужеродной скалой среди двухэтажных карликов. Квартира располагалась на третьем этаже, окна спален и гостиной выходили на Седьмую линию, кухня, детские и кабинет хозяина во двор.

– Здравия желаю, – поприветствовал начальника уголовного розыска участковый комиссар, мужчина лет пятидесяти, с тонкими усиками и длинным крючковатым носом и трясущимся подбородком. Сколько прошло времени, пока вызывали уголовку, пока ждали, но так от увиденного не мог прийти в себя. Не привык к крови, хотя почти год провёл на фронте, правда, в тыловых частях.

– Ну, что здесь у вас? – Кирпичников снял с обеих рук перчатки, но руки участковому комиссару не подал, отчего—то тот сразу не вызвал ни доверия, ни симпатии.

– Ко мне прибежал соседский сынок с известием, что дверь у Парамоновых настежь открыта и никто на стук не отвечает. Побоялись войти, вот и послали за мной. Я прибыл, ну, не знаю, но где—то через четверть часа. В квартиру никого не пустил, по комнатам прошёл сам. Простите, – лицо участкового комиссара, хотя было белым, но здесь покрылось такой бледностью, что Кирпичников обеспокоился, как бы вновь назначенный милицейский начальник не лишился чувств. – Там, – покачал головой. – ужас. Я на фронте такого не видел, звери, одним словом. Всё семейство перебито. Я такого ужаса никогда не видел. Нет, нет, я сразу же прикрыл дверь и никого в квартиру не пустил, поставил на пост милиционера.

– Понятно, – Аркадий Аркадьевич сжал губы, потом добавил, – пока мы будем в квартире никого не пускать. А если кто придёт, то задерживать до выяснения.

– Так и сделаю, не сомневайтесь.

Во всех комнатах царил порядок, только в спальне за комодом виднелся опустошённый тайник, видимо, хозяин доверял больше наличному капиталу, нежели банкам.

Окровавленные тела взрослых не вызывали особой жалости, к смерти Кирпичников привык, хотя, иногда рассуждал он, как можно привыкнуть к людям, которые потеряли самое дорогое, что есть для них на земле, самую жизнь. Девичьи тела с раскинутыми в стороны ногами и окровавленными бёдрами вызывали больше гнев, и начинало биться, как сумасшедшее, от щемячьей боли сердце, готовое разорваться на тысячу частей. Удивлённые глаза смотрели в потолок и у каждой под подбородком выделялась заскорузлая улыбка через всю шею. Только горничная лежала навзничь с расплывшимся пятном под левой грудью.

Кирпичников ходил по комнатам и смотрел, казалось, отстранённым взглядом, но всё подмечал, время от времени указывал фотографу, откуда снимать трупы.

Врач опоздал, прибыл, когда заканчивали осмотр.

– Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич!

– День добрый, Викентий Сергеевич, хотя, – Кирпичников хотел, что—то добавить, но воздержался.

– Служба продолжается или опять на энтузиазме масс? – Врач имел немецкую фамилию Шульц, но никогда себя иностранцем не считал. Его пращуры поселились в России при Петре I, когда тот только начал возводить деревянные дома во вновь образованном городе, к которому ещё не приклеилось название. За свои пятьдесят лет Викентий Сергеевич повидал многое, но пройдя по комнатам, был ошеломлён и только сумел из себя выдавить, – как же это так.

– Какое время, такие и преступления, – пробурчал кто—то из уголовных агентов, то ли Василий Петров, то ли Спиридон Мишин, Кирпичников не понял.

Врач снял пенсне с худого лица и посмотрел близорукими глазами на начальника уголовного розыска, повторил, – как же так.

– Викентий Сергеич, надо провести все полагающиеся процедуры, хотя, – Аркадий Аркадьевич не выдержал и матерно выругался, такое бывало очень редко, да и то в минуты крайнего раздражения, – и так ясна причина убийства.

– Вы полагаете банда? – Позади стоял самый молодой из уголовных агентов Степан Васнецов, молодой человек лет двадцати пяти, с короткими волосами, которые из—за длины не скрывали торчащие лопоухие уши. Под тонким носом виднелась тонкая полоска редких соломенных усов.

– Наверняка.

– Не смог бы один человек следить за всеми.