Дело о Каслкортских бриллиантах

В деревне было не намного лучше. Смена обстановки не может иметь значения, когда беда – это темная тайна. И эта темная тайна с каждым днем становилась все темнее. Я боялась говорить об алмазах Герберту, и все же каждое письмо, приходившее к нему, наполняло меня тревогой, что бы оно не означало, что они найдены или что их не нашли. Герберт время от времени ездил в Лондон и виделся с мистером Гилси, а вечером, когда он возвращался домой, я так дрожала, что мне было трудно стоять, пока он не выкладывал мне все, что сказал мистер Гилси. Однажды, когда он начал говорить мне, что Мистер Гилси сообщил, что они проследили путь бриллиантов до Парижа, я упала в обморок, и прошло некоторое время, прежде чем очнулась.

Июль был очень жарким, и я назвала это причиной моего изменившегося внешнего вида и вялых манер. У меня действительно было плохое здоровье, и Герберт очень беспокоился обо мне. Он предложил, чтобы мы отправились в путешествие на Континент, но я отказалась от этой мысли. Мне казалось, что вид Парижа, где бриллианты ждали выкупа, убьет меня на месте. Мне не хотелось покидать Каслкорт-Марш-мэнор, чтобы куда-то ехать. Я только хотела снова быть счастливой, быть такой, какой была до того, как взяла бриллианты.

И теперь я знала, что этого не может быть, пока я не скажу своему мужу. Я знала, что, чтобы вернуть себе душевное спокойствие, я должна признаться во всем и услышать, как он говорит, что простил меня. Я пыталась несколько раз, но это было невозможно. Когда приближался момент, который я выбирала для исповеди, мое сердце билось так, что я едва могла дышать, и я дрожала, как человек в ознобе. Герберт смотрел на меня так ласково, так нежно, что слова замирали у меня на губах, или я говорила что-то совсем не то, что собиралась сказать. Это было бесполезно. Шли дни, и я знала, что никогда не осмелюсь сказать, что всю оставшуюся жизнь буду раздавлена чувством вины, которое казалось слишком тяжелым, чтобы его можно было вынести.

Однажды в середине июля, ближе к вечеру, все свершилось. Никогда, никогда я не забуду тот день! Сначала было так темно и ужасно, а потом … Но я должна следить за историей так, как она произошла.

Мы с Гербертом пили чай в библиотеке. Стояла теплая погода, и окна, ведущие на террасу, были широко распахнуты. Сквозь них я могла видеть прекрасный пейзаж: холмы с огромными деревьями, разбросанными по ним, все цвета ярче и глубже, чем в полдень, потому что солнце садилось. Я сидела у одного из окон, смотрела на это и думала о том, как изменились мои чувства, когда я приехала сюда невестой и любила все это, и была так полна радости. Мои руки безвольно повисли на подлокотниках кресла. У меня не было желания двигаться или говорить. Это так мучительно, когда ты несчастен и оглядываешься на дни, которые были счастливыми!

Когда я сидела вот так, вошел Томас, один из лакеев, с письмами. Я заметила, что у него была целая пачка. Некоторые из них были моими, и я положила их на стол рядом с собой. Лениво и без интереса я увидела, что в связке Герберта была маленькая шкатулка, в которой рассылаются драгоценности. Томас вышел из комнаты, а я продолжала смотреть в окно, пока внезапно не услышала, как Герберт подавил восклицание. Я повернулась к нему и увидела, что он держит в руке открытую коробку.

– Что это значит? – Спросил он. – Какая необыкновенная вещь! Посмотри, Глэдис.

И он подошел ко мне, протягивая коробку. Она была набита ватой, и на ней лежало огромное количество не оправленных бриллиантов разных размеров. Мое сердце подпрыгнуло к горлу. Я села, вцепившись в подлокотники кресла.

– Что это такое? – спросила я. Мой голос звучал неожиданно высоко и громко. – Откуда они взялись?

– Я ничего о них не знаю! Это слишком странно! Посмотри, что написано на этом клочке бумаги, который был внутри коробки.

Он протянул маленький листок бумаги, на котором были четко обозначены складки. Поперек них на машинке было напечатано два предложения. Я схватила листок и прочитала слова:

Нам не нужны ваши бриллианты. Вы можете оставить их себе и вместе с ними принять наши наилучшие пожелания.

Бумага полетела к моим ногам. Через мгновение я поняла, что все это значит. Воры обнаружили, что бриллианты были фальшивыми, и вернули их. Я осознала, что испуганное лицо Герберта внезапно наполнилось выражением острой тревоги, когда он закричал:

– Ну, Глэдис, в чем дело? Ты белая, как смерть!

Он подошел ко мне, но я жестом отстранила его и поднялась на ноги. Тогда я поняла, что час настал, и, хотя я подозреваю, что была очень бледна, я не чувствовала такого страха, как раньше.

– Это твои бриллианты, Герберт, – сказала я тихо и отчетливо, – или, возможно, я должна сказать, что это их заменители. Твои бриллианты в Париже, у Барьера, в четырехместном доме, на улице Круа-де-Пети-Шам.

– Глэдис! – Воскликнул он. – Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь? Ты выглядишь такой белой и странной! Сядь, дорогая, и скажи мне, что ты имеешь в виду.