Дело о плачущем призраке. Дело о беспокойном графе (СИ)

-- Прости, -- извинилась Елизавета Николаевна. – Избаловалась я здесь. Привыкла считать себя самой умной и всеми верховодить. И вдруг мальчишка, племянник смеет, видите ли, рассуждать! Хотя за тем тебя и звала. Так почему ты не подозреваешь дам?

-- А вы попробуйте покрутить лебедку.

Елизавета Николаевна подошла к агрегату, стоящему у окна, налегла на ручку.

-- Ого, сила требуется немалая. Мне бы не справиться. Да и Катиш, хоть и молодая, вряд ли. Нужен сильный мужчина. И Георгий Михайлович, и Прокофий Васильевич для своих лет весьма крепкие. Только вот не представляю, чтобы они или, например, дачник Куницын ночами таскали туда-сюда кукол на лебедке. Скорее Андрей Зыкин. Начудил без злого умысла, а теперь опасается признаться.

-- Андрей Зыкин увлечен Катей и вполне мог действовать по ее указке, -- пробормотал Коцебу. – Раз моя версия провалилась, надо начинать с нуля.

-- Какая версия? – воскликнула старуха, опять начиная кипятиться. – Говори толком, не темни.

Однако ясность была не в правилах столичного сыщика.

-- Гду мы сейчас находимся? – зачем-то поинтересовался он.

-- В Бобровичах, -- хмуро буркнула Елизавета Николаевна.

-- А точнее?

-- На втором этаже. В театре.

-- В театре! – оживившись, повторил Александр Александрович. – Именно, тетушка. Это было первое, на что я обратил внимание. Причем театр елизаветинских времен, когда в моде были разнообразные сценические эффекты. Привидения выли и взвивались в воздух, злые духи проваливались в преисподнюю. Лебедка и рваная кукла – часть старинного реквизита. Использовать эту механику для имитации призрака Параши – нет ничего проще. Но... – сыщик сделал эффектную паузу. – Надо знать подробности устройства театра в Бобровичах. Кто знает их лучше всех? Разумеется, бывший хозяин, Георгий Михайлович Шувалов-Извицкий, чьи предки владели имением несколько поколений. Я был совершенно убежден, что призрак – его рук дело. И вдруг вы, милая тетушка, наносите по моему самолюбию такой удар. Я заблуждался, и у Шувалова твердое алиби! Все мои построения рушатся.

Коцебу говорил без малейшей горечи, скорее с любопытством.

Елизавета Николаевна нахмурилась.

-- Погоди, Сашура. Даже если бы у Григория Михайловича не было в те ночи подагры... Зачем он, серьезный человек, станет заниматься подобной чепухой? Не понимаю.

-- У меня была одна идея, -- заметил Александр Александрович. – Скажите, тетушка, доходы с имения наверняка падают не только у нас? У остальных тоже – причем весьма серьезно?

-- Да, -- кивнула старуха. -- Бедная Антонина Афанасьевна вообще еле сводила концы с концами. Думаю, рано или поздно ей пришлось бы продать Бобровичи. Прокофий Васильевич выживает только за счет процента с ценных бумаг. Георгий Михайлович хозяйствует неплохо, но и ему теперь не пожить на широкую ногу, как он привык.

-- Жаль, вы запретили мне говорить о политике, -- хмыкнул Александр Александрович. – Очень хочется высказаться про правительство. Но то, что я о нем думаю, не рассчитанно для дамских ушей.

-- Не надо, -- поспешно остановила его тетушка. – Оттого, что мы сейчас начнем ругать правительство, денег не прибавится. Лучше объясни, что ты там напридумывал про Григория Михайловича.

-- Да ничего особенного, -- пожал плечами сыщик. – Все равно у него алиби -- стоит ли бросать тень на человека, который ни в чем не виноват? Я должен срочно пересмотреть свои выводы. Евгений Павлович, надеюсь, вы позволите навестить вас завтра, при свете дня? Утро вечера мудренее. И еще – позаимствовать у вас на время эту милую игрушку, -- он указал на куклу. – Нечего ей оставаться тут, вводя людей во искушение.

Разумеется, Евгений не возражал. С тем и расстались.

Глава пятая,

в которой выясняется, что призраки все-таки существуют.

Евгений долго не мог заснуть. Неужели еще вчера он был в Москве, вел обычное, спокойное существование, а в Бобровичах находится меньше суток? Казалось, он прожил здесь целую жизнь – удивительную, ни на что не похожую, полную впечатлений. Главным из них стал образ девушки со статной фигурой и гармоничными, уверенными движениями. Она так красиво держала в пальцах ложечку с вишневым вареньем, что хотелось любоваться этим вечно, забыв про все на свете. Казалось, каждый ее жест является единственно правильным, достойным запечатления в работах античных скульпторов – безо всякой заумной бритвы Оккама ее тело выбирало наилучший вариант.