Дело о повседневности

Второй сюжет: о «множественных» деньгах. Действительно ли одна и та же сумма, полученная на чай, выигранная в казино или заработанная на росте курса биткоинов, является одной и той же суммой? В платоновском мире — да, одной и той же. Ход в шахматной партии остается тождественен сам себе, независимо от партийной принадлежности игрока или наличия у него Эдипова комплекса. Но мы не живем в платоновском мире. Исследования Вивианы Зелизер[16] показали, что деньги не свободны от шлейфа своего социального происхождения: проститутка жертвует на нужды церкви не из тех денег, которые она зарабатывает ночью, а из тех, которые она получает легально, подрабатывая днем в прачечной. «Грязные» деньги тратятся на развлечения. «Легкие» (например, выигранные) деньги тратятся легче. Наконец, все мы знаем, что деньги с карточки уходят быстрее — просто потому что их «не видно».[17] Человек, заказавший в 2010 г. две пиццы за 10 000 биткоинов (40–50 долл. тогда и около 5 000 000 долл. сейчас), не выбирал между наличествующими пятьюдесятью долларами и возможными пятью миллионами — он выбирал между цифрами на мониторе и пиццей «с луком, сосисками, грибами, помидорами, но без всяких нелепых вещей вроде рыбной верхушки».[18] Поэтому он и переплатил даже по курсу 2010-го: вряд ли бы он согласился отдать за две пиццы пятьдесят баксов наличностью.

Третий сюжет — «зиммелевская проблема» — в каком-то смысле представляет собой сиквел первых двух сюжетов. Говоря о множественных деньгах, социологи имеют в виду именно социальную множественность:

• «деньги по-разному обозначаются в зависимости от источников их получения;

• деньги разнятся в зависимости от того, кем они используются;

• деньги различаются в зависимости от своего целевого предназначения»[19].

Однако различаются ли они по своей материальной форме? Иными словами, представляют ли собой купюры «другие» деньги, нежели монеты? Эконом-социологи не на жизнь, а на смерть бьются с экономистами-платониками, но с подозрением относятся к такой неожиданной союзнице как социология вещей. Одно дело доказать, что деньги — это не чисто экономический феномен, а социальный конструкт, и что социальное происхождение радикально отличает сто фунтов, выигранные аристократом на скачках, от ста фунтов, заработанных чернорабочим за месяц. И совсем другое — доказывать, что деньги — совокупность объектов с разным онтологическим статусом. Следовательно, сто фунтов одной бумажкой — не то же самое, что сто фунтов в монетах по пенни и, тем более, не то же самое, что сто фунтов в «Мастер-Банке». Мы еще можем признать, что ход шахматиста — это не чистый «платонический» шахматный ход, сделанный в трансцендентном мире стратегии и тактики, что в нем всегда (в виде «осадка» или даже в качестве основного содержания) присутствует политическая принадлежность игрока и его социальное происхождение. Но допустить, что один и тот же ход, сделанный на деревянной доске, в компьютерной программе или по телефону — это на самом деле разные ходы? Что материальность означающего определяет специфику означаемого? Экономсоциологи разделяют со своими оппонентами общую установку: материальность денежного «носителя» — не самое релевантное свойство для анализа.

Любопытное опровержение этого тезиса можно найти в классической работе Георга Зиммеля «Философия денег».[20] Введение в Европе мелкой монеты необратимо сказалось на характере европейского человека — появился Человек Калькулирующий. До тех пор, пока в ходу были только золотые и серебряные монеты (а повседневные транзакции оставались преимущественно бартерными), деньги не могли стать чистой формой — они были «небезразличны» к тому, кто и что на них покупал. Заработав за год золотой, крестьянин шел на ярмарку и обменивал его на лошадь. Монета «коррелировала» с его системой приоритетов и с характером его труда, допуская только крупные, экзистенциально значимые покупки. Появление мелочи радикально изменило характер обмена и накопления — деньги эволюционировали в направлении «чистой формы рациональности, независящей от содержания». (Любопытно, что две другие чистые формы, которые Зиммель считает родственными деньгам: проституция и интеллект). Для Зиммеля очевиден тот факт, что материальная форма денег имеет значение и последствия. Их все большая виртуализация — часть процесса становления нового (пост-рационального?) человека. Распространение криптовалюты — которая «отвязана» не только от характера покупателя, продавца или товара, но и от характера государств или банков-эмитентов, просто потому что биткоины эмитируются самими «игроками» без государственного, банковского или корпоративного контроля — может стать последним этапом описанной Зиммелем эволюции.