Дело о призрачном юнкере

В комнате Корсакова их встретили настороженные юнкера, рассевшиеся по углам – кто на кровати, кто на стуле, кто на подоконнике. Старшие офицеры отсутствовали.

– Где Белов и Красовский? – рявкнул Владимир.

– Ушли, – ответил Карпов. – Сразу после ротмистра. Вахмистр зачем-то вызвал доктора Красовского, но с тех пор они не возвращались.

– Черт! – выругался Корсаков. Он молитвенно сложил руки у рта и начал нервно расхаживать по комнате. – Если они успеют… Если они успеют… – он резко остановился, придя к какому-то решению, и ткнул пальцем в Чагина. – Ротмистр! От вас зависит безопасность кадетов! Убедитесь, что они не сделают ни шага из этой комнаты, и сами оставайтесь с ними! Заприте дверь! Открывайте только, если вернусь я или поручик Постольский. Если явятся Белов и Красовский… – он задумался. – То лучше стреляйте в них через дверь!

– Но… – начал было Чагин.

– Сейчас не время! – остановил его Владимир. – Я не имею права вам приказывать, поэтому прошу… Нет, умоляю! Сделайте так, как я сказал. Хорошо?

Ротмистр смерил его недоверчивым взглядом, но затем кивнул и молодцевато отрапортовал:

– Будет исполнено! Дверь запереть, юнкеров не выпускать, Белова и Красовского не пускать!

– Спасибо! – прочувственно сказал Корсаков и одобрительно хлопнул Чагина по плечу. На секунду у него перед глазами мелькнула очередная вспышка чужой памяти. Юнкерская спальня, утро. Вытянувшийся по струнке Свойский, оставшийся один в училище.

– Господин Свойский, – говорит Чагин, из глаз которого Владимир смотрит на мир. – О чем вас спросил юнкер Зернов?

– Что… – Свойский осекся. – Что есть прогресс, Ваше Благородие!

– Запоминайте, Свойский: «Прогресс есть константная эксибиция секулярных новаторов тенденции коминерации индивидуумов». А лучше запишите и зазубрите! Понятно?

– Так точно!

– То-то же! О том, что я вам помог – тссс! Но если Зернов скажет, что вы ответили неправильно – потом доложите мне!

– Спасибо! – отвечает тронутый юнкер.

– Выше нос, Свойский, – усмехается ротмистр. – Не посрамите честь воспитанника Дмитриевского училища. В 12 жду на занятиях!

Видение закончилось. Корсаков задержал руку на плече Чагина, ища нужные слова:

– Вы хороший человек, ротмистр! – наконец сказал он. – Берегите себя и юнкеров. Павел! За мной!

XVII

24 декабря 1880 года, пятница, ночь, Дмитриевское военное училище, Москва

Красовский лежал, привалившись к дверям хозяйственного корпуса, уже припорошенный снегом, но живой. Мороз, медленно убивавший маленького пожилого доктора, по крайней мере ослабил потерю крови. Постольский быстро осмотрел раненного и заключил:

– Его ударили ножом в живот, несколько раз. Похоже, задета печень.

– У Белова не было времени провести ритуал, – констатировал Владимир. – Давай затащим его внутрь.

Когда Корсаков коснулся врача, перед его глазами возникло лицо вахмистра. Он сидит в комнате Красовского, на другом конце маленького стола. Перед самим доктором – на половину пустая бутылка. Голос Красовского прерывается, словно доктор плачет:

– Прости нас, прости нас пожалуйста!

– Что такое, Алексей Юрьевич, за что простить? – непонимающе смотрит на него Белов.

– Ты вырос без родителей, без отчего дома, без имени… Мы так виноваты… Но, понимаешь, так было лучше! Только так! Это единственный выход! Они не знают о тебе! Только я! И я должен тебе рассказать!

Корсаков вынырнул из видения, чуть не уронив доктора, но спохватился и благополучно внес его в протопленный хозяйственный корпус. Помня, что комната Красовского была по соседству с жильем Белова, Владимир прислонил врача к стене, метнулся к двери вахмистра и вышиб её. Как и ожидалось, внутри его не оказалось. Корсаков вернулся обратно в коридор. Они с Павлом внесли умирающего доктора в его комнату и положили на кровать. Постольский распахнул шинель Красовского и внимательно осмотрел рану, сокрушенно покачав головой.

– Старый дурак, – грустно прошептал Корсаков. – Павел, ты же изучал личные дела офицеров? Я знаю, что Белов сирота, и подкинули его на Юрьев день, но год рождения мы знаем?

– Да, 1853, – кивнул Постольский. – Родители неизвестны, возможно – он сын военного. Его в Александровский сиротский корпус определили, когда подрос, а это без протекции армейских невозможно.

– Тогда все сходится, – кивнул Владимир. – Ты сказал, что Наталья Шеляпина умерла при родах. А что случилось с ребенком?

– Как я понял, родился мертвым, – пожал плечами Павел. – По крайней мере, о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Постой… Ты хочешь сказать, что…