Дело о призрачном юнкере

Пробираясь сквозь пургу к генеральскому флигелю, Корсаков поймал себя на том, что в голове у него роятся какие-то совсем уж глупые и неуместные мысли. Например, стоило перед выходом поспорить с офицерами, что случится быстрее: его сдует и унесет ветром? Засыпет снегом так, что он замерзнет насмерть, не пройдя и ста шагов? Или его убьет поваленным деревом? Делайте ставки, господа! Желательно все-таки на бедного упорного Корсакова – Владимир был уверен, что если он не уничтожит источник проклятия, которое притягивает к Шеляпина к училищу, то никакие охранные фигуры не спасут следующую жертву от мстительного духа. Казненный шпицрутенами адъютант явится и не уйдет, пока не сдерет заживо кожу с очередного несчастного. Поэтому главное – найти кольцо. С помощником Шеляпина из мира живых, который сейчас сидит в комнате с юнкерами и другими офицерами придется разбираться потом. В обществе семи человек и без поддержки своего призрачного сообщника он явно не решится напасть на свою жертву.

К своему удивлению, Корсаков все-таки не сбился с пути и не был унесен стихией. Он достиг генеральского флигеля, последнего здания училища, где он не успел побывать. Пришлось повозиться с дверью – сначала долго подбирать нужный ключ, а затем пытаться отворить её, заваленную снегом по колено. Внутри было холодно. В сумрачной прихожей витал спертый запах. Владимир достал из-под шинели захваченную керосиновую лампу и подкрутил фитиль так, чтобы он давал максимум света.

В отличие от своего заместителя, Сердецкий явно жил на широкую ногу. Все комнаты были завешены картинами, украшены изящными вазами, завалены пышными коврами и обставлены дорогой мебелью. Искать в этом довольно безвкусном царстве роскоши одно маленькое кольцо было довольно сложно. Но чем дальше продвигался Корсаков, тем больше он понимал, что оказался не первым посетителем флигеля со дня смерти генерала. Личные комнаты начальника училища несли следы обыска, причем не методичного и аккуратного, как сделала бы полиция. Нет, кто-то распахивал и не утруждался потом закрыть дверцы шкафов. Бумаги валялись в беспорядке, частью на столах, частью на полу. Некоторые стулья лежали так, словно кто-то просто отшвырнул их в сторону. С рабочего стола в кабинете смахнули все документы и письменные принадлежности, оставив только один лист, видимо, заинтересовавший человека, устроившего обыск. Корсаков мельком пробежал его глазами – прошение о приеме на работу за подписью Красовского. Имя человека, за которого просил врач, также было знакомым. Но главная находка ждала Корсакова в комнате, которую генерал использовал в качестве столовой.

Здесь тоже царил беспорядок, только уже другого характера. Скатерть была сорвана и валялась скомканной в углу. На столешнице кто-то изобразил заключенную в круг пентаграмму, каждой вершине которой соответствовала черная свеча. По диаметру фигуры бежали символы, знакомые Владимиру по отцовским урокам и старым гримуарам. Внутри линий пентаграммы был нарисован еще один круг, на этот раз совсем маленький.

– Для кольца, – пробормотал себе под нос Корсаков, внимательно изучая узоры на столешнице. Работа была грубой, ученической, но, как доказывали два трупа, вполне эффективной. Самого украшения внутри узора не было.

Внимание Владимира привлек маленький блестящий предмет, лежащий между нижними лучами звезды. Пуговица от мундира. Что там говорил Красовский? Что у Панина не хватало пуговицы на кителе?

– Так вот как ты указываешь жертвы! – снова прошептал Корсаков. – Кольцо для призыва Шеляпина и объект, чтобы привязать дух к мишени. Умничка… И для второго ритуала выбрал закрытый флигель, где тебя точно никто не потревожит!

Он протянул руку к пуговице на столе:

– Посмотрим, кто же ты на самом деле!

Видение вновь перекинуло его в тело другого человека. Вот он сталкивается с Паниным в холле. Вот он произносит: «Прошу простить, Ваше Высокоблагородие!». Вот он удаляется, сжимая в кулаке оторванную пуговицу. Говорят, что человек слышит свой голос иначе, чем его собеседники. Возможно, это и правда, но голос человека с пуговицей Корсаков узнал сразу.

Когда Постольский потребовал у сыщиков Лефортовской части коня, на него посмотрели, как на сумасшедшего: «В такую погоду на улице-то околеть можно, а вы собрались за город сунуться!»

Уже подъезжая к Дворцовому мосту он пожалел, что не послушался полицейских. Метель сверипела даже не час от часу, а от минуты к минуте. Дороги перестали существовать. Не видно было ни неба, ни земли. Глаза застилал снег, в ушах стоял остервенелый свист ветра. Павел даже не сразу понял, что выехал на мост – Яузу занесло снегом, сравняв берега и полотно переправы в единую ледяную пустыню. Спасала память, да немногие оставшиеся видимыми ориентиры – верхушка наполовину засыпанного верстового столба или особо приметное дерево. Поворачивать назад было поздно. Конь под ним еле волочил ноги. Падет он – пропадет и Павел.