Дело о призрачном воре

– Он занимается и тем, и другим, – ответил Харольд. – Хотя нет, не совсем. У нас нет фабрики по массовому производству тупых жестяных человечков. Мой отец всегда был скорее исследователем и художником. Он делает только лучшие автоматы для избранных клиентов. В свободное от производства автоматов время он преподаёт в Лондонском университете или экспериментирует в лаборатории Лондонского королевского общества, в котором состоит уже пять лет. Всё взаимосвязано. – Мальчик гордо улыбнулся. – Когда вырасту, хочу быть как отец.

– У тебя это наверняка получится, – сказал Люциус. – Ведь в лице Джеймса ты уже создал собственный шедевр.

– Благодарю, мастер Люциус, – вмешался дворецкий. В его голосе слышалась гордость, и облачко пара с шипением вырвалось из сварного шва на металлической голове.

Люциус улыбнулся ему в ответ. Однако слова Харольда его задели. Харольд не был в этом виноват. Он по праву гордился отцом. Похоже, они хорошо ладили, как и Себастиан со своим папой.

«А я? Я со своим отцом даже не знаком, – подумал Люциус. – Я его ни разу не видел, а мама не хотела о нём говорить. У меня никого нет, кроме Шерлока Холмса и доктора Ватсона – оба не лучшая замена отцу. Один гениален, но часто просто невыносим, другой славный, но очень уж добродушный. Вот Майкрофт Холмс – то что надо: умён и проявляет ко мне интерес. Кроме того, он тайный агент или что-то в этом роде. Вполне может потягаться со знаменитым исследователем Африки и известным изобретателем».

Однако Майкрофт был другом не только Люциуса: к Харольду, Себастиану и Тео он тоже хорошо относился. «Но со мной он проводит больше времени!» – подумал Люциус. Он тут же устыдился своих мелочных мыслей, зато теперь чувствовал себя немного лучше – не таким обделённым по сравнению с друзьями.

Они вошли в восточное крыло, и Харольд повёл их по просторным коридорам, стены которых были украшены портретами и каменными бюстами мужчин важного вида. Люциус предположил, что это бывшие члены Общества. Большинство имён ему ни о чём не говорило. Он слышал только про сэра Исаака Ньютона, который одно время был президентом Общества. «Это же тот самый тип, который открыл закон всемирного тяготения, когда ему на голову упало яблоко», – подумал Люциус.

Они дошли до двери с бронзовой табличкой, на которой было указано имя профессора Уильяма Кейвора. Под ней висела записка: «Буду весь день на конференции. Кейвор».

– Вот чёрт! – выругался Харольд. – Он мне об этом ничего не говорил. – Юный изобретатель повернулся к остальным: – Придётся, видимо, обратиться к Элизе. Хотя не знаю, сумеет ли она нам помочь.

– Не унывайте, мастер Харольд, – весело сказал Джеймс. – Элиза, может, и не обладает такими хорошими манерами, как я, зато знает обо всём, что происходит в научном мире Лондона. Прошу следовать за мной.

Теперь их группу возглавил автомат. Он гордо вышагивал впереди, то и дело здороваясь со встречными учёными, будто они были его коллегами. Некоторые даже отвечали на его приветствие, хотя и приходили в лёгкое замешательство.

Коридор заканчивался высокой двустворчатой дверью. На ней висела бронзовая табличка с надписью «Аналитическая машина № 3», а под ней – вторая табличка с именем Элиза. Из-за двери доносились глухой стук и жужжание.

Джеймс указал на дверь:

– Мы пришли. Пройдёте со мной внутрь или подождёте здесь? Там довольно шумно и жарко – как в любом машинном отделении.

– Мы с тобой, – не раздумывая ответил Люциус. Он уже слышал об искусственном интеллекте, но сам с ним не встречался – если, конечно, не считать Джеймса. Харольд и Себастиан согласно кивнули.

– Как пожелаете. – Джеймс открыл дверь и пропустил их внутрь.

Они оказались в помещении величиной с бальную залу средних размеров. В передней его части находилось несколько пультов с какими-то странными кнопками и рычажками. Кроме того, там было что-то вроде рупора, в который можно было говорить, и переговорной трубы, чтобы слушать собеседника. Люциус видел такой тип коммуникации на больших кораблях: так обеспечивалась связь между капитанским мостиком и машинным отделением в самом низу.

Заднюю часть помещения целиком занимало нечто, напомнившее Люциусу громадный орга́н. Только вместо органных труб с глухим стуком двигались вверх-вниз поршни. Сотни больших и маленьких шестерёнок трещали наперебой, щёлкали переключатели и жужжали катушки, назначение которых Люциусу было неведомо. В середине пыхтящей и пышущей паром конструкции мерцал окуляр величиной с мяч, напомнивший мальчикам глаз циклопа из греческой мифологии. Когда друзья вошли в зал, окуляр повернулся к ним, жужжа задвигались линзы. Похоже, Элиза осматривала новоприбывших.

– Привет, Джеймс, – гулко донёсся мягкий женский голос из рупора на стене.

От удивления Люциус лишился дара речи. Себастиан тоже не проронил ни слова. Он почтительно замер перед громадным механизмом.

Автомат Харольда подошёл к необъятному агрегату. По сравнению с громоздкой аналитической машиной он казался ещё более хрупким и тщедушным, чем обычно.

– Добрый день, Элиза, – сказал Джеймс. – Как поживаете?