Дело о светящихся пальцах

— Она дотрагивалась до нее?

— Да. Она взяла ее в руки.

— Кто-нибудь еще дотрагивался?

— Нет, сэр. Примерно в это же время брат подзащитной, он был наверху, позвал ее, и она вернула мне шкатулку. Я быстренько положил ее на секретер и отправился за ней наверх.

— Позже вы сообщили полиции об этом?

— Да, сэр. Я сказал им, что частицы флюоресцентного порошка, который все еще оставался на шкатулке, возможно… ну в общем, я высказал предположение полицейским, что неплохо было бы взглянуть на эти три таблетки под ультрафиолетовым светом.

— Они сделали все это в вашем присутствии?

— Да, сэр.

— И что произошло?

— Показалось слабое, но характерное флюоресцентное свечение.

В публике раздался сдавленный вскрик, затем по залу пошло шушуканье. И в этот момент Гамильтон Бюргер, как будто вспомнив о времени, на которое раньше не обращал внимания, выразительно посмотрел на настенные часы в зале суда и сказал:

— Ваша честь, я, кажется, превысил время до перерыва на десять минут.

— Именно так, — ответил судья Ховисон, показывая своим тоном, что он сам настолько заинтересовался этой драматической стадией показаний, что не заметил, как пробежало время.

— Прошу прощения, — скромно промолвил Гамильтон Бюргер.

— Перекрестный допрос, судя по всему, — продолжил судья Ховисон, — займет весьма значительный период времени, и поскольку мы и так превысили отведенное нам время, то суд объясняет перерыв до десяти часов утра следующего дня. Напоминаю членам жюри, что в это время не следует обсуждать данное дело между собой или с другими и не разрешать обсуждать данное дело в своем присутствии. Вы не должны формулировать или выражать мнение относительно виновности или невиновности подзащитной до тех пор, пока дело не будет представлено вам в законченном виде. Подзащитная будет вновь взята под стражу. Суд откладывает заседание до завтрашнего утра, до десяти часов.

Судья Ховисон покинул зал заседаний и одновременно в зале возник гул голосов. Мейсон повернулся к Виктории Брэкстон:

— Вы дотрагивались до шкатулки с драгоценностями?

— Да. Мне было любопытно. Я спросила о ней Натана. Он провел меня вниз и открыл секретер. Когда мы возвращались наверх, он оставил ее на секретере. В то время я одна касалась шкатулки, другие сделали позже.

— Кто другие?

— Как же, это — Джим и Джорджиана.

— Вы видели, как они дотрагивались до шкатулки?

— Нет, но когда они спустились вниз, Джорджиана спросила меня, почему шкатулка с драгоценностями Элизабет Бейн не заперта, поэтому если они видели ее, то должны были дотронуться до нее. Джорджиана любопытна до невозможности.

— А Натан Бейн дотрагивался до нее, когда он передавал ее вам, не так ли?

— Как же, конечно. Я об этом не подумала.

— А кто положил ее снова в секретер? Он?

— Думаю, экономка.

— Словом, старая как мир история, — саркастически заметил Мейсон. — Каждый в доме дотрагивался до шкатулки, все подходили к секретеру, но окружного прокурора все это мало волнует, так как ему нужно во что бы то ни стало доказать вашу виновность. И он сознательно накручивает перед перерывом эмоции до кульминационной точки с тем, чтобы ощущение вашей виновности сохранилось у присяжных до завтрашнего заседания. Как бы ни призывал судья Ховисон к объективности, это ощущение останется. Впрочем, так происходит всегда, когда доказательством по делу является флюоресцентный порошок. Случай выглядит таким драматичным, светящиеся кончики пальцев так убедительны, что все теряют разум. Скажите, а не мог ли Натан Бейн открыть дверь спальни жены, взять таблетки с блюдца и подложить отравленные?

— Нет… не думаю, по крайней мере, не в моем присутствии.

— Блюдце находилось рядом с дверью?

— Да. Если бы он открывал дверь и заглядывал, он мог бы подменить, но он не заглядывал. Но не мог ли он подменить их, когда они были у Нелли Конуэй в том пузырьке?

— Не забивайте себе голову этим, — прервал ее Мейсон, — я уже думал о такой вероятности и постараюсь раскрутить эту гипотезу при перекрестном допросе Бейна. Именно сейчас я хочу получить от вас ответ на один конкретный вопрос: не мог ли Натан Бейн подменить таблетки после того, как Нелли Конуэй при вас положила их на блюдце рядом с кроватью вашей сестры?

— Нет, это невозможно.

— А когда вы дотрагивались до шкатулки и прикоснулись, таким образом, к флюоресцентному порошку?

— Это было около пятнадцати минут четвертого утра. Мы сели в самолет в 1.45 и добрались домой около половины третьего ночи.

— И вы сразу же пошли в комнату Элизабет?

— Совершенно верно.

— Все трое?

— Да.

— Не вешайте носа, — приободрил ее Мейсон, когда заместитель шерифа взял ее за руку.

— Не беспокойтесь, — ответила она и направилась за полицейским к выходу для арестованных.

Джим Брэкстон и его жена ожидали Мейсона у барьера, отделяющего адвокатов и служащих суда от остальной части зала.

Джорджиана первой начала разговор.

— Этот грязный лицемер, — затараторила она, — сидит там с невинным видом и, что еще хуже, уходит с таким же видом. Я говорила вам, мистер Мейсон, он… гадина, жирная, мерзкая гадина! Вот кто он такой — гадина.