Дело о таинственном наследстве

– Дмитрий Мстиславович, что же вы все шутки шутите, – доктор Никольский выглядел очень усталым – сказывались бессонные ночи. – Здесь преступления, а вам бы в расследования поиграть. Что толку гадать о происходящем, надо такое дело поручать тем, кто призван подобные вещи исполнять по закону, а не заниматься самодеятельностью. Дозанимались уже! – И он мельком взглянул на Наташу, затем порывисто встал и подошел к шахматному столику.

– У меня есть предположение, – опять заговорила Наташа, – что тут, скорее всего, два пути существует, может, даже два отдельных события: одно, связанное с покушениями на графа, а другое – с покушениями на тетушкину мебель. Ума вот только не приложу зачем? – Наташа уже хотела озвучить свою не слишком убедительную версию о старых документах и сокровищах, но тут граф, стоя за спиной у тайного советника, приложил палец к губам и покачал головой. Наташа только беззвучно выдохнула.

– Ну тогда и ладно, – сказал тайный советник. – Вы, доктор. действительно правы, надо все на откуп отдать следователю, ну а мы, коль сможем, так поможем. Я, Наташенька, завтра же с утра к нему, не волнуйся. А тебе, деточка, отдохнуть надо, граф, везите-ка ее скорей домой. Семен Николаевич!

Доктор, сильно задумавшись, медленно и сосредоточенно переставлял фигуры на шахматной доске. Наташа, сидящая рядом, слышала, как он бормочет, видимо обдумывая ее сообщения: «Да, перековать лошадь, ну допустим, свинец закапать – это уже хитроумно, но опять же возможно, но… цианистого-то нет!»

– Ну, Семен же Николаевич! – Доктор вопросительно поднял глаза на зовущего его тайного советника. – Вы у меня ночевать, быть может, останетесь?

– Нет, благодарствую, – ответил Никольский, – я к себе.

* * *

– Что вы мне, Саша, говорить не разрешили? – Наташе страшно хотелось спать, да коляска еще раскачивалась так покойно и убаюкивающе…

Граф гладил тыльную сторону ее ладошки.

– Вспомнил я кое-что, думаю, любопытно вам будет услышать, – задумчиво произнес он. – Дядюшка мой, муж Феофаны Ивановны, умирая – с тех пор лет пять уже прошло – как бы в уме повредился. Стал умолять тетушку разобрать мебель. Еле говорил, невнятно, бессильно, непонятно… Тетушка готова была исполнить любую прихоть любимого мужа, и даже приказывала мебель разобрать: отвинчивали ножки и ручки и все дядюшке показывали, чтобы тот успокоился. Она мне рассказывала, что даже немного стыдилась такой детской прихоти мужа и старалась поменьше об этом говорить. Вон, доктор должен помнить, он умирающего пользовал. Тайного советника здесь, наверное, не было еще, а может, запамятовал тоже. Я только вот сегодня и вспомнил, когда вы про рубку столика рассказали…

Сон от такого сообщения немедленно от Наташи сбежал. Ну как тут убаюкаешь эту красавицу, когда ее бедный мозг испытывают подобными новостями!

Наташа тихо застонала:

– О господи, как все просто! Значит, действительно в этой вашей мебели что-то должно быть спрятано! – Она устало коснулась лба кончиками пальцев. – Все, граф, больше не могу. Если я сейчас же не отвлекусь на что-нибудь другое, то от всего этого сойду с ума, а полоумная жена – плохая спутница жизни!

– Хорошо! – улыбнулся Саша и, легонько обхватив Наташин затылок, губами прикоснулся к ее полураскрытым губам. Нежно, почтительно и осторожно. В первую секунду. Затем вся почтительность улетучилась и осталась лишь нежность и страсть, с которой он целовал ее и чувствовал, как сладкий привкус ее губ делает абсолютно неважным все, что было до этого момента, и все, что будет после него…

* * *

Поднявшись к себе в комнату и с тихой любовью посмотрев на кровать, Наташа поняла, что сразу заснуть не сможет. Сначала испуганный, а потом одурманенный возбуждением сон все еще боялся к ней подлететь и на пушечный выстрел. Чтобы снять напряжение, она, переодевшись, начала разбирать груду подарков, которые ей принесли или прислали родственники и друзья. Они все еще лежали не распакованные с вечера именин.

«Ох, какой прелестный платок», – это, помнится, Князева ей сверточек преподнесла. «А это…» – и ахнула – в коробочке лежали две красивейших фарфоровых чашки фабрики Гарднера. Глаза Наташи немедленно наполнились слезами – подарок был от Феофаны Ивановны. В следующем ярко упакованном свертке лежала книга, название ее загораживала записка: «Обучайтесь, барышня!» Отодвинув записку, Наташа прочитала: «Обо всех известных ядах растительного и искусственного происхождения».

Глава пятнадцатая Оглашение завещания. Антону Ивановичу становится плохо. Допрос прислуги