Дело о таинственном наследстве

Костюм траурный готовить ему за наличием мундира не пришлось. Он только вскрыл новую пару перчаток и, проводя мизинцем по шву, дабы удостовериться его прочностью, думал сейчас: «Интересно, доведется ли понаблюдать подтверждение моего предположения? Ах, какое славное завершение карьеры было бы тогда! Да, приятное дело, ничего не скажешь. А простым сначала не казалось… Да…»

Много, много интересного можно было бы сейчас подсмотреть, прочитать в мыслях уездных обитателей, но и они все утихли, успокоились перед простым природным желанием: одним раньше, другим позже, но всем захотелось спать.

Но, как известно, на всякое правило есть свои исключения. Напрасно ангел сна парил вокруг неких двух голов. Напрасно пел песенки немного гнусавым тихим голоском, чтобы нудностью своей поскорей усыпить эти мятущиеся личности. И даже меткие плевки в глаза – обычно безотказно действующее средство, слепляющее веки гарантированно на 5 часов – в этот раз не подействовали. Мысли коричнево-красного оттенка этих двоих колотились о черепную коробку, жалобно просясь из тесноты на волю. Темноватая энергия периодически выстреливала из темечка, пугая ангела своей нехорошестью. Наконец, он устал бороться с этим тревожным бессонным беспокойством, на всякий случай плюнул еще раз и улетел. Так и прободрствовали эти двое всю ночь, а поутру встали с пропитанных страхом постелей и стали облачаться в свои траурные костюмы.

* * *

В больничном морге постарались. Тело тетушки, кроме головы, было полностью скрыто под траурным покрывалом. Лицо побелили, подрумянили, и несчастная старушка стала выглядеть вполне сносно…

Тело, в сопровождении служащего морга, доставили прямо на кладбище. И сейчас тетушка лежала в гробу возле выкопанной могилы на небольшом помосте и терпеливо ждала, пока прощальный ритуал закончится, и ей дадут наконец уйти…

Священник уже заканчивал отпевание, а люди все подходили и подходили. Около гроба, в первом круге, стояли самые близкие: граф Орлов, очень усталый от хлопот и волнений за эти последние дни, с мыслями, чтобы поскорее все закончить, Антон Иванович, весь заострившийся, испуганный, как всегда. Тайный советник. Он стоял, низко опустив голову, и боялся глядеть на Феофану – ведь они были почти ровесники… Ему давно уже было неуютно присутствовать на похоронах, каждый раз напоминавших ему о том, что костлявая в следующий раз может постучаться и к нему. Князь Красков стоял очень прямо и пошмыгивал носом: умудрился накануне простыть. Он крепко держал за локоть Наташу и сильно за нее переживал. Она ведь первый раз присутствовала на таком печальном событии, как похороны.

А Наташа уже плакала. Горько и тихо. Не само событие смерти оплакивала она, это событие никто не в силах отменить, отодвинуть или сделать иным. Нет, она по-детски плакала об улыбчивых морщинках вокруг глаз Феофаны, о теплых пирожках и вишневом варенье, которыми тетушка угощала маленькую Наташу. Об уютных вечерах, когда она доставала альбомы и рассказывала сказочные истории о своей юности, показывая собственные неумелые, но милые акварельки. Кусочек Наташиного уютного быта сейчас отпевал отец Иоаким, и это было неисправимо, и от этого было страшно.

Тихим Наташиным слезам вторила Ольга. Ей было ужасно страшно смотреть на мертвое Феофанино лицо. Она держала за руку мать, и крупные слезы часто-часто катились сквозь густые ресницы крепко, до боли, зажмуренных глаз.

Софья Павловна стояла во втором круге, в потрясающем шелковом черном платье с бордовой розой, заколотой на воротнике вместо брошки. Однако лицо ее явно проигрывало столь шикарному наряду: оно выглядело каким-то мелким и стертым. Софья наблюдала за графом и Наташей, и по тому, как они обменивались взглядами, по тому, как Орлов иногда легонько, почти незаметно для окружающих касался Наташиной руки, она поняла, что все, совершенно все кончено. Несколько раз она уже укололась о проклятую розу – руки непроизвольно тянулись к стиснутому от подавляемых слез горлу. «Весьма нервический жест», – как заметил доктор Никольский, стоя рядом.

Он был бодр и внимателен. Не погружался, как другие, в глубь своих печальных дум и смотрел на все происходящее почти как на деловую операцию. Даже чуть нетерпеливо посмотрел на часы, а затем кинул взгляд в сторону могильщиков, которые почтительно стояли поодаль, запрятав орудия своего скорбного труда за спину. «Ну вот, – подумал он. – Скоро Феофану Ивановну с почестями закопают, и можно будет хоть немного передохнуть от всей этой крайне неприятной истории».

Наконец, последнее «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» прозвучало. Могильщики встрепенулись. Граф и доктор одновременно огляделись, не хочет ли кто-нибудь держать речь, но таковых не оказалось, люди, окружившую могилу, стояли тихо, опустив головы.

В задних рядах, правда, раздавались перешептывания тех, кто вчера с великой тщательностию разглаживал манжеты и платочки:

«А вон барышня Наталья с графом почти рядом стоит, и отец посередке – значит, и до свадьбы недалеко…»