Дело о волхве Дорошке

Он так и сделал. Вернулся в экипаж, велел Трошину ехать домой не торопясь, укрылся медвежей полостью и стал думать.

Аудиовизуальный контакт… Действительно, иные мастаки читают, а, скорее, угадывают мысли по мимике, по реакции зрачков, по запаху, наконец. Иные шахматисты считают, что противник способен узнать цель задуманного хода, особенно, если эта цель авантюрна. Некоторые даже темные очки надевают. Зачем далеко ходить — он и сам их надевает, темные очки. Правда, с иной целью, но это частности. В глазах соперников он, Арехин, прячет за темными стеклами очков коварные замыслы и хитрые планы. Трезвомыслящие считают подобное поведение чудачеством. Пусть считают.

Вопрос: является ли товарищ Зет чудачкой, сумасшедшей или просто любительницей пошутить? Аудиовизуальный контакт говорит не в пользу любой из трех версий. Хотя этот самый контакт может и подвести. Он-то, Арехин, не видел ни сейфа, ни паспортов и бриллиантов в этом сейфе — то есть материальных свидетельств нематериального сна. Хотя сами по себе они отнюдь не подтверждали правдивость рассказов о сне — о сейфе Лия Баруховна могла узнать совершенно прозаическим образом, а на сон сослалась, потому что нужно было хоть на что-то сослаться.

Ладно, все это гадание на морковной гуще. Нужно опросить остальных дам, а уж затем строить предварительные, рабочие, окончательные, представительские и прочие версиии.

А сейчас уже близится утро, и потому можно поспать. Вдруг ему приснится главный фигурант дела волхв Дорошка и все разъяснит приятным речитативом?

Хотя с чего он решил, будто этот Дорошка вовсе существует? Из-за скверных стихов, которые услышала — якобы услышала — товарищ Зет?

Одно хорошо: пока никто никого не убил.

5

Снов своих Арехин уже много лет не любил. Задолго до того, как кончилось детство. Или детство просто слишком рано кончилось — вместе с добрыми снами — и наступила пора безвременья. Его, личное, Арехинское безвременье. А потом — раз, и он уже взрослый. Последние годы сны не нравились куда больше, и потому он старался их забывать еще до пробуждения. Обычно получалось, но сегодня он сделал исключение и запомнил то, что видел. Ничего отрадного, но и ничего, связанного с волхвом Дорошкой, Лией Баруховной или еще кем-нибудь из списка товарища Зет. Поэтому расследование следует продолжить традиционным методом, наяву, либо вызывая проходящих по делу к себе, либо самому являясь к ним. Обыкновенно практиковался первый метод: их много, проходящих по делу, к каждому не набегаешься, да и МУСовские стены давят так, что признания сами наружу просятся. С другой стороны, в МУСе человек один, без окружения, а окружение говорит порой о человеке больше, нежели он сам.

Но все это досужие объяснения. Ехать придется самому, поскольку в список товарища Зет попали люди положения хоть и не слишком высокого (заниматься картинами вообще и устройством зала для художника Соколова в частности люди положения высокого занимаются исключительно не выходя из кабинета: бумажку подпишут, в крайнем случае в телефон поговорят), но и не низкого — все-таки дело культуры есть дело политики. В искусстве, будь то живопись, драма или вовсе литература, партийность правила балом. Не всякому дано расставлять художников по рангу — этот первостепенный, этот второстепенный, а этот и вовсе буржуазная отрыжка, в Урюпинск его, в Гвазду или продать на западном аукционе, а деньги — на развитие Мировой Революции! Таких людей повесткой не вызовешь, а и вызовешь — не дождешься. Потому он вышел из дому и в Кремль пошел пешком.

Лошади пусть отдохнут. Им положено. Иначе потеряют и вид, и резвость, и озорной норов. А вот ему пройтись очень даже не мешает. Не все ж на Москву из окна экипажа смотреть.