Дело о Золотом сердце

Касик разводил огонь, ловко и скоро вращая в жестких, маленьких ладошках оструганную палочку из неизвестного дерева: сухая трава у основания палочки занялась, появился сизый дымок, а следом показался и огонек. Запалили подготовленные костры из припасенных сучьев, на которые чуть погодя были отправлены запекаться тушки убитых животных, завернутые в свежие пальмовые листья, и следом, в грубых глиняных горшках, богатое месиво из известных и неизвестных плодов вперемешку с душистыми травами. Возбужденные всеобщим ажиотажем, голенькие дети шныряли там и сям, норовя подойти поближе к белым людям, а то и потрогать неземных существ.

Отряд путешественников тем временем расположился в удобных гамаках, служащих туземцам кроватями, потягивая молоко из кокосовых орехов и коротая время в ожидании ужина. Отец Лоренцо и госпожа Большакова, как ни странно, возлежали по соседству, но исключительно ради научных споров, которые они не прекращали с момента первой баталии в монастыре.

Анюта неуклюже сидела, как нахохлившаяся птичка на веточке, не смея расслабиться и прилечь. Братья Родины с наслаждением растянулись в этих удобнейших кроватях и, мерно покачиваясь, дремали. За покоем Георгия зорко следил его персональный телохранитель – туземец, который весь светился от возложенной на него важной миссии служения Белому богу. Ирина была устроена тут же, под навесом: обдуваемая легким ветерком, даже она, казалось, наслаждается этим неожиданным привалом.

Наконец все приготовления были окончены, и призывный гул, издаваемый бревнами-барабанами, по которым стучали палками, собрал всех на праздничную трапезу.

Торжественный ужин устроили в центре деревни. Трон вождя стоял особняком, Родину-младшему тоже досталось место на возвышении, а остальных бледнолицых усадили между вождем и Георгием. Георгию по статусу полагался не только отдельный трон, но и одушевленный трофей в знак великой благодарности: его ожидала младшая дочь вождя – совсем еще девочка, однако она бросилась прислуживать нашему герою с таким рвением и неприкрытым обожанием, что вызвала бурю скрытого негодования в сердце Анюты.

Надо сказать, индейцы принарядились как могли: лица были расписаны разноцветными красками, головы украшены сложными венками и рядами ярких перьев, на шеях болтались роскошные ожерелья из окаменелых позвонков анаконды и костей других животных, а также плодов неизвестных деревьев. Опытные путешественники с интересом разглядывали убранства индейцев, представляющие огромную этнографическую ценность, Большакова с невероятной скоростью делала зарисовки в блокноте. Анюта же не знала, куда прятать глаза от неприкрытой срамоты нехристей.

Ужин прошел на славу. Голодные путешественники без колебаний набросились на индейские яства и побрезговали разве что жареными личинками. Наконец эта часть трапезы была окончена, и вся компания собралась в отдельной хижине на аудиенции у вождя.

Про племя карихона никто из здесь живущих не слыхал, и при виде артефакта Апогонепу отрицательно замотал головой: его предки ничего не рассказывали ему об этих письменах. Правда, он припомнил древнюю легенду о племени любви, но утверждал, что им было не выжить в этих краях. Об этом племени вождь слышал от жабьего колдуна, который бормотал что-то о победе любви над смертью. Вроде он и есть потомок какого-то старинного племени, пропавшего под землей, как болтают старики. Может, это именно то, что ищут бледнолицые боги?

По словам Апогонепу, жабий колдун жил особняком на соседнем острове и славился многими умениями и чудесами. Он мог слать волшебные послания по воздуху, исцелять больных и передавать волю богов. Как знать, может быть, он и письмена племени карихона сможет разобрать да излечит красавицу из страны холода и ветра.

Всеволод предложил вождю показать на карте место обитания жабьего колдуна, и, к великому восторгу экспедиции, оказалось, что это совсем рядом, словно сама судьба благословляла их на то, чтобы добраться до колдуна-отшельника.

Путешественники с жаром поблагодарили индейского вождя и принялись готовиться в путь. Дочь Апогонепу страстно обвила могучую шею Родина-бога и оставила на ней ожерелье из сушеных плодов неизвестных растений. Поцеловав ему руку, девочка удалилась с печалью в глазах. Георгий был смущен и даже покраснел. На выручку неожиданно пришел сам касик, который произнес торжественную речь. Отец Лоренцо переводил, с изумлением поднимая брови.