Дело об инженерском городе (СИ)

Мой курьер, вероятно, будет у вас через два часа. Я порошу вас распорядиться, чтобы он вернулся ко мне в Таганрог не позднее, чем в пять часов пополудни

завтрашнего дня с любым известием от вас. Я должен быть уверен, что вы

благополучно получили мое послание.

Франсуа де-Воллант”

*

В последние дни октября 1804 года, когда асессор Войсковой канцелярии Петр

Иорданов заполнял пятитысячную страницу “Черкасской хроники”, продолжая труды

своих предшественников, плотный туман, скрывавший часть зримого мира между

северо-восточными берегами Азовского моря и цепью Маныческих озер, сменился

неистощимыми ливнями.

Черкасск погружался в бурлящие воды. Обширный речной остров, по которому были

разбросаны его строения, к ноябрю уступил разлившемуся Дону свой высокий южный

берег, где стоял Атаманский дворец, смотревший фасадом на Соборную улицу.

Очень скоро дворец был затоплен по окна нижнего этажа. “Черкасская хроника”

утверждает, что атаман этим не был расстроен. На день св. апостола Матфея (16

ноября) он спокойно плавал в плоскодонной казачьей лодке по дворцовым залам, щедро освещенным в честь его именин — “поправлял на стенах картины”; “бил

острогой рыбу”; “говорил с войсковыми старшинами, бродившими рядом с ним по

воде”.

Необычным черкасскому хронисту показалось лишь то обстоятельство, что атаман

довольно часто заплывал на “ногайскую” (восточную) половину дворца, которую

недолюбливал “за едкий дух, исходивший от ефремовских косуль” — древних чучел

степных косуль, расставленных на деревянных постаментах в Ефремовском зале, куда атаман и направлял свою легкую лодку — “летучий каюк”. Там он

останавливался и подолгу разглядывал большую гравюру в позолоченной раме, висевшую в широком простенке под скрещенными пиками и алебардами. Это была

генеральная карта России, составленная в 1719 году Иоганном Баптистом Хоманном

в Нюрнберге и двадцатью годами позже присланная на Дон императрицей Анной

Иоанновной, о чем в “Черкасской хронике” было записано: “Для уразумения нами громадности государства, а равно и для познания имен и

местоположений всех малых и великих городов, в нем обретающихся, Высочайше

пожалована нам в атаманство Данилы Ефремова новейшая генеральная карта всей

Московской Империи, показывающая земли от арктического полюса вплоть до

Японского моря и северных границ Китая”.

Стоя в лодке и не отрывая взгляда от произведения нюрнбергского географа, атаман не раз просил подать ему лупу. Вооружившись ею, он наводил ее на холмы

и равнины, изображенные в пространстве между Азовским и Каспийским морями, часто останавливал в устье Дона, медленно двигал на юго-восток до персидской

границы, переносил в устье Волги и снова возвращал на запад через калмыцкие

степи на территорию Земли Войска Донского.

В “Хронике” отмечено, что атаман при этом о чем-то “усердно раздумывал”. В

какую-то минуту он даже выронил лупу, которая опустилась на дно, на затянутый

илом паркет. Некоторое время он пристально смотрел на круги, расходившиеся по

водной глади, затем спросил, обратившись к своей пешей свите, стара ли карта.

“Ему ответствовали, — сообщает Иорданов, — что карта, точно, стара, ибо уже и

самой царице Анне Иоанновне она мнилась совершенно негодной, отчего немецкий

географ Маттеус Зойтер сочинил для нее в Аугсбурге новую карту, начертанную в

тот самый год, когда Войску была пожалована старая”.

Ближе к вечеру атаман замышлял поплыть на северную окраину острова, на Ратную

площадь, где в церкви Преображения хранилась, как ему доложили, эта новая

зойтеровская карта, присланная в Черкасск при императоре Павле Петровиче. Но

замысел этот не был осуществлен. Течение реки, разбуженное осенним паводком, было чрезвычайно стремительным. За стенами дворца река ломала деревья и

усадебные ограды, закручивая их в свирепые водовороты. “Войсковые старшины, — пишет асессор, — мольбами отвратили атамана от опасного предприятия”.

*

Из повествования Иорданова явствует, что до 16 ноября никто из черкасских

штаб-офицеров, бродивших в этот день за атаманской лодкой, включая и самого

хрониста, не знал о письме инженера Франсуа де-Волланта — Франца Павловича

Деволана, как его называли в России.

Но уже через неделю в “Черкасской хронике” появилось первое упоминание о

неизвестном городе. Оно было окутано множеством всевозможных сообщений и

замуровано в монотонное предложение, в котором перечислялись события, происходившие 23 ноября 1804 года в пятом часу пополудни: “Прислала игуменья Ефросиния с голубем злую записку, требуя досок для

наведения мостков в монастырском подворье; приказал господин Войсковой

квартирмейстер удалить с Почтовой улицы сети, кои были расставлены там для

ловли белуг; вернулся в Черкасск без лодки, плывя на поваленном тополе, вахмистр Яманов, посланный доплыть до Деволанова города; потянуло дымом с

Васильева ерика, а на исходе сего часа был виден огонь над лесной биржей, отчего разгневался господин Войсковой атаман, ибо не ложилось ему на ум, как

учинили пожар при большой воде”.

Спустя еще неделю, накануне зимы, в Войсковой канцелярии, занимавшей два