Читаем Дело принципа полностью

– Конечно, – сказал он, – я всего лишь адвокат, поверенный вашего папы. Но не только.

– Так кто же? – спросила я. – Простите, дорогой господин Фишер, чтобы выполнять ваши просьбы и слушаться вашего «надо» и «вы должны», я прежде всего должна знать, с кем я разговариваю. Только, умоляю вас, не говорите, что вы просто доброжелатель или старший друг.

Господин Фишер пожал плечами, открыл свой саквояж, расстегнул маленький внутренний карман и достал эмалированный жетон, на котором был имперский орел и трехзначный номер.

– Понятно, – сказала я. – Тайная полиция?

– Если вам все понятно, – сказал он, – зачем нужны слова?

И он, подбросив этот жетон в руке как большую монету, снова положил его в саквояж. Я заглянула туда. Вернее, он как бы пригласил меня заглянуть туда, потому что раскрывал саквояж и перепрятывал жетон прямо у меня под носом. Я увидела среди бумаг настоящий армейский пистолет. Не дамский велодог, как у меня, а нечто большое и серьезное. Я не разбираюсь в марках оружия. Но, кажется, такие я видела у офицеров. Темные металлические ручки с деревянными накладками торчали из их кожаных кобур.

– Понятно, – еще раз сказала я. – А скажите мне, зачем это надо?

– Есть очень опасный человек, – сказал господин Фишер. – Вернее сказать, его не без основания считают опасным. Есть основания полагать, что он сейчас здесь. Его надо обнаружить. И…

– И пристрелить? – спросила я.

– Если не получится быстро арестовать, то придется пристрелить, – сказал он.

– Все это сильно напоминает бред, господин поверенный, – сказала я. – Послушайте себя сами. Есть один человек, – я подняла палец, – который вообразительно хочет прекратить карнавал, наш карнавал. Этот неуловимый негодяй, агент вражеской разведки или уж я не знаю кто, так всесилен, что в одиночку способен прекратить карнавал? Называя вещи своими именами – погубить нашу великую империю, так? А вся имперская полиция, обыкновенная и тайная, не может его поймать? И последняя надежда империи – это Далли, то есть Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург. Которой еще не исполнилось шестнадцать. Господин Фишер, давайте не будем играть в агентов и полицейских. Будем проще. Хотите, я отдамся вам прямо здесь, под этими кустами? И отвяжитесь от меня со своими романтическими бреднями. Ну, желаете? – я сняла накидку, бросила ее на газон и сделала вид, что расстегиваю блузку. Отто Фишер внимательно на меня посмотрел, пожевал губами, пожал плечами, сморщился, махнул рукой, застегнул свой саквояж, вышел из калитки и быстро-быстро пошел вниз. Я смотрела ему вслед и увидела, что он, пройдя шагов двадцать, вдруг бросился куда-то вбок и исчез. Я пошла следом за ним. Ага, понятно! В балюстраде был сделан небольшой проем, а вниз, между заборами, ограждавшими земельные участки, шла крутая каменная лестница. Такая вроде тропинка, которая шла наперерез пологим петлям дороги, опоясывающей холм.

От этих разговоров у меня в горле пересохло, и я решила еще раз зайти в гастхаус.

Глава 20

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Дениса Драгунского

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее