Дело принципа

Вообще, девушки, которые выросли в деревне, неважно — помещицы или крестьянки, — они совсем не стеснительные. Уж во всяком случае в сто раз менее стеснительные, чем городские девицы, которые только за полчаса до свадьбы узнают, откуда берутся дети, когда их мамаши — неважно, аристократки или мещанки, — краснея, бледнея, покрываясь мелкими капельками пота и глупо хихикая, начинают им объяснять, что, собственно, должно случиться нынче ночью. И хотя, конечно, почти все эти девицы что-то слышали от старших сестер и подружек, что-то читали во французских романах, а кому повезло, у кого были старшие братья, тайком заглядывали в тщательно завернутые пачечки с маленькими, размером с почтовую марку, неприличными картинками, которые их братья держали в нижнем ящике стола под кипой старых тетрадок по физике, — но все равно обо всем этом они знали как-то туманно, отрывочно и неточно. От этого случались истерики и страшные разочарования.

Мы, деревенские, — другое дело. Я с раннего детства, не задавая ни маме, ни папе, ни госпоже Антонеску никаких вопросов, смотрела и видела, как ведут себя быки и коровы, бараны и овцы, кобели и сучки, петухи и куры. Я видела, как щенится собака, ягнится овца. Для меня тут не было никаких секретов. Я прекрасно знала, что все это совершенно естественно, рано или поздно случится со мной тоже. Правда, у меня не было ни брата, ни сестры, поэтому мне не с кем было вести разного рода уточняющие разговоры.

Так что некоторые вопросы у меня были.

Но я была решительная девочка и решила взять быка за рога. В качестве своей доверительницы я выбрала, ни за что не догадаетесь кого, — я выбрала златовласую Грету. Ту самую, чей волос я нашла у себя в постели. Точнее, в щели между матрасом и кроватным изголовьем. Я вдруг вспомнила — сейчас даже не помню, что это было за «вдруг», — вдруг вспомнила, как Грета умоляюще сказала мне: «Барышня, что я должна сделать, чтобы вы не рассказали папаше и чтобы он меня не уволил?» Я обещала ей подумать. И вот, кажется, придумала.

Примерно за час до обеда я вышла на задний двор, зашла в кухню и попыталась отыскать Грету, узнать ее среди четырех суетящихся у столов и плит фигур, почти одинаковых — рослых, расторопных, с туго замотанными белыми косынками на головах. Одна из них, разворачиваясь со сковородой в руке, наткнулась на меня, чуть было не выронила сковороду, чуть было не заорала: «Да что ж ты, чертова кукла, под ногами путаешься?» — но быстро пришла в себя, улыбнулась и сказала:

— Ой, барышня, я так перепугалась, чуть было вас не обварила. Что вам угодно, барышня?

— Ты, кажется, не Грета? — спросила я.

— Нет, барышня, я Ева, — ответила она и поставила сковороду на стол.

— Мне Грета нужна, — сказала я.

— Грету повар послал, вернее, барышня, не послал, а с собой взял на базар за овощами.

— Брехня, — сказала я. — Какой базар к чертовой матери? — Я нарочно говорила с ней грубо, как управляющий с мужиками. — Какой, сто тысяч вонючих чертей, базар с овощами, когда все овощи у нас собственные?

— За приправами, я хотела сказать, барышня, — залепетала Ева. — За пряностями.

— Не припомню пряностей за нашим столом! — Я уже не на шутку рассердилась. Проклятые мужики! Норовят если не обмануть, так соврать. — А пряности берут в бакалейной лавке в городе, а не на базаре. Да и где здесь базар? Где тут поблизости базар, я тебя спрашиваю?

Ева захлопала глазами и сказала:

— В лавку, барышня, да, в лавку. Вы все правильно говорите, в бакалейную лавочку. А базар — это я так, по старой памяти. Я же, барышня, городская.

— Прекрати! — закричала я. — Сейчас ты мне начнешь всю свою жизнь рассказывать! Где Грета, я тебя спрашиваю?!

— Уехала с поваром, со старшим поваром, — залопотала Ева. — Старший повар ей сказал: «Со мной поедешь. Поедем на базар». Ой, простите, барышня, то есть в лавочку, то есть в бакалейный магазин. Да я и не должна запоминать-то. Мне же не было приказано запоминать, куда они поехали: хоть в лавочку, хоть куда. Вот если бы был такой приказ, тогда другое дело — все бы в точности запомнила и вам бы, дорогая барышня, в точности доложила. А так, извините меня, дуру деревенскую, хотя на самом-то деле я городская. Я из Андерваруша, хотя по чести сказать, какой это город? Одно название. Хуже деревни. И работы нет. Вот я к вашей милости и перебралась. В теткину семью.

— Все, все! Замолчи! — закричала я. — Все про тебя понятно. Иди. Хватит! — И вежливо прибавила: — Извини, что отвлекла. Отвлекла от работы. Прости меня, милая Ева.

— Ой, что же вы такое говорите, барышня, — захихикала Ева. — Какая вы добрая и ласковая, барышня!

— Все, все, все! — сказала я и выбежала из кухни.