Дело принципа

– Мы нашли их, сэр, – доложил Ларсен. – В ящике комода.

– Почему ты взяла ножи, Анжела? – спросил Хэнк.

– Не знаю. Я разнервничалась. Ребята были так возбуждены, и, глядя на них, я тоже разволновалась. Вы бы видели их лица! Они попросили меня взять ножи. И… и я взяла. Все трое. Один за другим. И я их спрятала. Я отнесла их домой и положила в ящик комода, затолкнула поглубже, чтобы отец не увидел. Он бы страшно разозлился, если бы нашел их. Он бы стал говорить, что хорошая девушка не должна брать ножи у таких парней. Поэтому я их и спрятала.

– Почему ты позвонила в полицию?

– Потому что потом поняла, что поступила плохо. Мне было ужасно стыдно. Нехорошо прятать ножи. Поэтому я позвонила полицейским и сказала, что ножи у меня. Мне было очень стыдно.

– Насколько я понял, Дэнни сказал тебе, что Моррес напал на них. Он именно так и сказал?

– Да.

– Что на него напали?

– Нет. Что испашка пытался напасть на них, и они его зарезали. Вот как он сказал. По крайней мере, мне так кажется. Я тогда очень нервничала.

– Ты читала об убийстве в газетах?

– Конечно, весь квартал читал об этом.

– Значит, тебе известно, что парни утверждают, будто Моррес бросился на них с ножом. Ведь так?

– Да, конечно. Мне об этом известно.

– А может такое быть, что Дэнни Дипаче вообще не произносил таких слов? Может быть, тебе только кажется, что он так сказал – после того, что ты прочитала в газетах?

– Может быть, но вряд ли. Я знаю, что слышала их. Я ведь и его нож взяла.

– Понятно.

– Знаете что?

– Что?

– Моя юбка все еще в крови. Я никак не могу вывести пятно. Оно осталось с тех пор, как я сидела на ножах. Там так и осталась кровь.

* * *

За ужином он смотрел на свою дочь Дженифер, сидевшую за столом напротив него, и размышлял, какой бы она стала, если бы жила в Гарлеме. Его дочь выросла красивой девушкой с карими глазами и великолепными светлыми волосами, как у матери, и стройной, вызывающе женственной фигурой. Она ела с невероятным аппетитом, поглощала пищу, словно проголодавшийся водитель-дальнобойщик.

– Не торопись Дженни, – сказал Хэнк. – Никто не собирается отнимать у тебя еду.

– Знаю, пап, но мы договорились встретиться у Агаты в половине девятого У нее появились новые клевые пластинки. Мама сказала, что мы будем ужинать в семь, а ты опоздал, так что это твоя вина, что мне приходится глотать ужин впопыхах.

– Клевые пластинки могут подождать, – проворчал Хэнк. – Не торопись, иначе подавишься.

– На самом деле она торопится не из-за Агатиных пластинок, – заметила Кэрин. – Там будут мальчики, Хэнк.

– А… – протянул он.

– Ради Бога, папа, не смотри на меня так, будто я иду в какой-нибудь наркопритон. Мы всего лишь собираемся потанцевать.

– Кто эти мальчики? – спросил Хэнк.

– Ребята из нашего квартала. Вообще-то все они – кретины, кроме Лонни Гэвина. Он – классный парень.

– Ну что ж, это успокаивает, – улыбнулся Хэнк и подмигнул Кэрин. – Почему бы тебе не позвать его как-нибудь к нам в гости?

– Папа, он приходил уже раз сто.

– А где был я?

– Ну, наверное, готовил какой-нибудь отчет или выбивал показания из свидетеля.

– Не говори глупости, Дженни, – осадила ее Кэрин. – Твой отец никогда не бьет свидетелей.

– Знаю, это был просто эвфемизм.

– По-моему, тебе следует больше заниматься стилистикой, а не бегать на танцульки, – заметил Хэнк.

– А, значит, это была гипербола? – спросила Дженни.

– Точно.

– Наш учитель по английскому – полный болван, – пожаловалась Дженни. – Странно, что я вообще еще что-то знаю. Его нужно просто пристрелить.

Она вытерла рот салфеткой, с шумом отодвинула стул и чмокнула Кэрин в щеку.

– Позвольте откланяться. – С этими словами она выбежала из столовой Он увидел, как она красит губы перед зеркалом в холле. Потом машинально поправила лифчик, помахала рукой родителям и выскочила за дверь.

– Ну и как тебе это нравится? – недовольно проворчал Хэнк.

Кэрин пожала плечами.

– Я беспокоюсь, – сказал Хэнк.

– Почему?

– Она уже женщина.

– Она еще девочка.

– Нет, она женщина, Кэрин. Она накладывает помаду, как опытная женщина, и поправляет лифчик так, словно носит его всю жизнь. Ты уверена, что ее можно отпускать на танцы к этой Агате? С мальчиками?

– Я бы больше беспокоилась, если бы она танцевала с девочками.

– Не надо утрировать, дорогая.

– А я и не утрирую. Довожу до сведения окружного прокурора, что его дочь начала цвести в возрасте двенадцати лет. Она красит губы и носит лифчик уже почти два года. Думаю, она уже даже целовалась.

– С кем? – нахмурился Хэнк.

– О Господи! Со многими мальчиками, наверное.

– По-моему, это не очень хорошо, Кэрин.

– Как ты предлагаешь этому помешать?

– Ну, не знаю. – Он задумался. – Но мне кажется, что тринадцатилетняя девочка не должна ходить в обнимку со всеми местными парнями.

– Дженни уже почти четырнадцать, и я уверена, что она сама выбирает, с кем ей целоваться.

– И к чему это приведет?

– Хэнк!

– Я серьезно. Видимо, мне следует поговорить с этой девчонкой.

– И что ты ей скажешь?

– Ну…

– Ты велишь ей скрестить ноги? – улыбнулась Кэрин.

– В сущности, да.

– Думаешь, она тебя послушает?

– По-моему, она должна знать…

– Она знает, Хэнк.